своего от соперницы отвести. И спросить об этом норовили, как сговорившись, как раз тогда, когда он самые сладкие сны видел — чтобы не заметил никто их обращения к чародею.
— Так ты вправду колдун? — придвинулась ближе девица, шепча ему чуть не в самое ухо.
— Колдуны тоже на свете этом нужны, — зевнув, сел Олег. — Скучно будет без нас в этом мире. Ты чего хотела-то? Уж говори прямо.
— А правда, что с нежитью ты управляться умеешь?
— Умею, — опять зевнул ведун. — Дурное дело нехитрое. Ты-то чего хочешь?
— И с навями управляться доводилось?
— Случалось.
— А с волкодлаками?
— И с ними.
— А с бадняками?
— Всякой нежити повидать довелось.
— А кикимора тебя звала?
— Звала.
— И что ты?
— Вышел и извел.
— И не помер?
— Я похож на мертвеца?
— Нет, не похож…
— Так чего же ты хочешь, красавица?
— А правду сказывают, колдуны так девицу заворожить могут, что та сама себя забывает, а после ночи одной как безумная становится, и никто ее более усладить не способен?
Ах, вот оно в чем дело… Девушке захотелось страстной неземной любви. Или, точнее — бурного секса. Такого, чтобы впечатлений осталось на всю жизнь.
Олег обвел взглядом тихий лагерь. Его костер уже полностью погас, в очаге у путников еще алели угольки. Но люди покойно посапывали, полностью провалившись в мир снов. Да уж, если сейчас немного покувыркаться — никто и ухом не поведет. Вот только… Вот только чем это поутру кончится?
Ведун успел немало покататься по Руси и знал, что на севере страны к баловству незамужних девок относятся с полным небрежением. Там даже невесту беременную в дом привести за удачу считается — раньше первый малыш родится. Южнее, в княжествах Черниговском, Переяславском, Муромском, у вятичей и мордвы на ярмарках баловство между юношами и девушками тоже дозволено. Но тут построже дело обстоит, и коли после баловства девица «понесла» — ухажер жениться должен. На западе, у полочан, пруссов, хорватов, еще строже обычай. Разговор короткий: коли «спортил» — женись. Но жестче всего — у новгородцев с киевлянами и окрест. Там вообще от невесты «чистоты» требуют. Впрочем, оно и понятно. Если в крестьянской семье нужнее всего лишние рабочие руки, то для зажиточного сословия добро свое важно сыну родному, кровному по наследству отдать, а не байстрюку какому-нибудь. Потому о чистоте крови и заботятся. Хотя, конечно, по большому счету, у девок везде и любовь случается смертная, и погулять они горазды бывают. Вот только… Вот только не довелось бы ведуну после минутного баловства девице пред Сварогом и Триглавой в верности до гроба клясться. Поди докажи целой толпе родственников, что сама пришла, а не он ее совратил, заманил, заморочил? Да и вообще — чего это, действительно, девица примчалась, и пары слов до того с ним не перекинув? Может, мавка всех женихов в Сураве извела, а замуж хочется?
— Могут приворожить, могут, — вслух согласился Середин. — И усладить могут до безумства. Только для этого полнолуния дожидаться надобно. А ныне луны и вовсе нет. Так что спи. Негожая ныне ночь для сладких развлечений.
— А коли так, без безумства? — В голосе настроившейся на ночное приключение девушки прозвучало разочарование пополам с удивлением: неужели ее парень прогоняет?
— В другой раз… — Вырванный из сладких грез ведун в этот момент и вправду желал крепкого сна куда сильнее самой страстной любви. Он кивнул поздней гостье, зевнул и откинулся на шкуру, завернув на себя ее мохнатый край.
— Ты… Да ты… — Всеслава внезапно довольно больно пнула его ногой в бок. Середин, непривыкший к подобному обращению, вскинулся было — но девица широким мужским шагом уже шагала к телегам.
Утром рассвета не было — лишь мелкая гадкая морось, заставившая людей зашевелиться еще в сумерках. Костры, естественно, погасли, дрова намокли. Селяне, ругаясь, принялись запрягать лошадей, не поминая о завтраке. Только мальчишка, Трувор, побегал среди людей, раздавая «сухой паек» — по паре огурцов и копченому подлещику. Олегу тоже досталась порция — не иначе, Захар решил взять его на общий кошт. Что же, мелочь, а приятно.
Сунув еду в чересседельную сумку, Олег взнуздал коней, оседлал гнедую. Косых взглядов на него никто не бросал, усмешек тоже не было. Стало быть, по поводу ночного приключения Всеслава ни с кем заранее не сговаривалась, да и после неудачи распространяться не стала. Может, зря он ее погнал? Навидался всякого в приключениях своих и теперь на воду дует? Хотя, с другой стороны — поди угадай, что у девки на уме? Когда столько свидетелей кругом, одного раза хватит заорать погромче, чтобы дело нужное сотворить…
С поляны ведун выехал последним — и лошадей у него было две на одного, и сворачиваться никто не помогал, и берегине напоследок в одиночестве поклониться хотелось. Телеги уже погрохатывали где-то далеко-далеко, когда он наконец выехал на тракт и, пустив лошадей шагом, полез в сумку за угощением. Не спеша, ломтик за ломтиком, истребил рыбу, роняя под копыта лоскутки коричневой, с крупными четуями, кожи, отер руки о влажную листву, захрустел огурцами. К тому времени, когда завтрак закончился, он как раз нагнал обоз и накинул поводья чалого на кусок жерди, выступавший над бортом задней телеги — чего самому заводного вести, коли всё равно он с селянами отныне заодно?
Ленивый мерин такое решение воспринял спокойно, но вот гнедая, привыкшая отматывать версты ходко и легко, принялась фыркать и крутить головой, не желая трусить в хвосте медлительных повозок. Ведун быстро сдался и пустил ее шагом вперед, по правой обочине. Обгоняя телегу с девицами, он не удержался и чуть придержал поводья, пытаясь поймать Всеславин взгляд. Однако та, презрительно скривив губы, смотрела только вперед, и Середин, про себя усмехнувшись, поехал дальше.
— Ты ли это, Олег? — обрадованно кивнул Захарий, увидев рядом всадника. — Ты глянь, что творится! И воды вроде как нетути, а пока доберемся, и сами насквозь вымокнем, и добро, что с города везем, попортить можем. Обидно будет, ведун. Столько верст отмахали — и все ладно. А тут, рядом совсем…
— Обидеться Стрибог может, коли дожди разгонять, — сразу понял Середин, к чему клонит мужик. — Дожди его воле служат. Нехорошо в дела божьи мешаться.
— А мы ему жертву богатую принесем, — тут же парировал бородач. — Как Кшень минуем, там же в святилище и принесем. Разве Стрибог на нас, смертных, злился когда? Он милостив, простит.
— Милостив так милостив, — не стал спорить Олег, которому и самому погода такая была не в радость. — На твоей совести, Захар. По твоей воле ворожу.
Прикинув направление дороги, ведун метнул в низкие тучи горячий шар из своей груди. И хотя сам шар никто из путников, естественно, не заметил — но жест Олега был понятен без перевода. Дождь прекратился почти сразу, а спустя пару минут тучи заметно посветлели. Сзади кто-то восторженно захлопал в ладоши. Середин оглянулся — но это была Акулина. Всеслава же демонстративно
