собравшиеся вокруг мужики притихли. Всего на миг — но ведун успел услышать слева шелест травы, осторожное переступание. И его обостренный предчувствием смерти слух, вычленив нужный звук из многоголосой сумятицы, вцепился в него острой хваткой, не выпуская больше ни на миг.
Выдох! — Олег выбросил навстречу щит, и уже в третий раз топорик почти насквозь прорубил легкие тополиные доски. Шорох шагов двинулся вправо — ведун стремительно развернулся, резанул наугад. Прыгнул вперед, молниеносно выбросив щит и одновременно рубанув воздух справа от себя.
Нет, всё мимо. Так невидимку не достать. Он ходит на безопасном расстоянии, быстро сближаясь лишь для того, чтобы нанести удар самому.
Середин остановился, выставив саблю и щит вперед, прислушиваясь к тому, как шаги медленно смещаются за спину, и даже чуть пуганул пустоту перед собой, ткнув ее саблей. Тихий вдох сзади — так врывается в легкие воздух, когда человек, выпрямившись во весь рост, замахивается из-за головы.
— Х-ха! — с натугой выдохнул волхв.
— Х-ха! — эхом ответил ему ведун, спиралью скручиваясь вниз, падая на колени, одновременно вскидывая щит над головой и широким взмахом рубя саблей воздух в полуметре над землей.
Клинок дрогнул дважды, но вскрик боли раздался только один. С тяжелым шумом смялась трава возле колеса, и Олег стремительным уколом в это место завершил схватку.
— В бою не нужна мудрость, — шепнул он траве. — В бою нужно мастерство.
Середин выдернул саблю, отер клинок о тело убитого чуть ниже раны, вогнал в ножны. Кинул щит на войлок возле облучка. Повернулся к замершей в неуверенности толпе, развел руками:
— Всё. Продолжения не будет.
Зрители разразились восхищенными криками и начали расходиться. Всадники, прихватив лошадь своего чародея, тоже умчались прочь.
— Боярин! Боярин! — Даромила, перепрыгнув оглобли, сжала Олега в объятиях, принялась покрывать лицо поцелуями. — Я думала… Я боялась… Ты богатырь… Я так горжусь… Ой, еще кто-то!
Это был уже не волхв: на вороном скакуне к Олегу во весь опор мчался знатный воин в бобровой накидке, в бархатной, шитой золотом ферязи, с тяжелым мечом на поясе, явно не нуждающемся в лишних заклинаниях.
— Ты чего сотворил, бездельник?! — осадил коня прямо возле Середина боярин. — Ты что с чародеем моим сотворил?! Ты знаешь, сколько серебра я на него потратил? Сколько за сборы заплатил?! Ты за это поплатишься.
— Ну вот, опять, — поморщился Олег, дотянулся до щита и, повернувшись, положил руку на саблю: — С мерина слезешь, али мне его по морде рубануть?
— Как ты смеешь… — скрипнул зубами боярин. — Да я тебя… Я тебя… Поплатишься, душегуб…
Он рванул поводья так, что едва не разорвал пасть коня, развернулся и умчался прочь с такой же скоростью, как прискакал.
— Ой, — пискнула Даромила. — Я забоялась, опять начнется.
— Не бойся, — усмехнулся ведун, ощупывая зарубки на щите. — После того, как я у всех на глазах завалил невидимого колдуна, в этом сборище уже никто не рискнет затеять со мной честную схватку. А щит, похоже, латать пора. Надо, как до жилья доберемся, дерево перебрать. Ладно, — кинул он окованный по краю диск на обычное место. — Накрывай, а я пока приберусь…
Олег нащупал в траве невидимое тело, ухватил за запястье, поднатужился и поволок вперед, прочь из лагеря. Не бросать же труп там, где они спать собираются! Боярин, обиженный из-за своего мертвого чародея, переговоры затевать не собирается. Ведь не про тризну — про серебро речь сразу повел. Не свой, наверное, был паренек. Нанятый…
Ведун почти дотащил убитого до зарослей уже довольно высокой полыни, когда топот копыт заставил его снова повернуть голову. Но это была всего лишь Верея: красивая, надменная, строгая.
— Как она тебя целовала… — пробормотала боярыня, глядя куда-то в сторону. — Как обнимала… Видать, перепугалась не на шутку. Ты для нее ближе родного, видать. Чего молчишь, Олег?
— Чего это тебя простая девка интересует, боярыня Верея? Разве не князем Рюриком мысли твои заняты должны быть?
— Хочешь знать, отчего я еще не вышла за него замуж, ведун? — прищурилась Верея. — Казна-то пуста у князя. Новую крепость он у себя отстроил, дружинников снарядил справно. От и опустела. Смердов на землях его пока мало. Новых сманить — тоже казна потребна. Подъемные платить, вид богатый показывать. От и ухватился Керженецкий князь за весть о сокровищах князя Черного. Ими мыслит земли свои поднять. Коли не получит, я за него не пойду. Не желаю, чтобы мое родовое поместье он в серебро превратил, дабы свои угодья обживать.
— Ты говоришь так, чаровница моя, — наконец затащив тело в густую траву, выпрямился Середин, — словно готова за меня выйти, коли с князем не сложится.
— Кому ты нужен, бродяга?! — с преувеличенным презреньем хмыкнула Верея. — Не забывай, колдун, кто тут боярыня, а кто чернавка! Не забывай.
Она пнула скакуна пятками, заставив перейти на рысь, а ведун, пожав плечами, повернул обратно к своим возкам. Туда, где Желана с рук кормила несчастного боярина, а Даромила выкладывала рядом с пирогами мягкий бурдюк с горьковатым хмельным пивом.
Неподалеку, глядя на расстеленный на траве ручник, отдыхал рядом с воткнутым в землю бердышом храмовый воин.
— Ты, Явор, — сказал, усаживаясь напротив Даромилы, Олег, — или к столу иди, или отвернись хотя бы. Невозможно же есть, когда тебе в рот голодный человек заглядывает.
— Почему ты решил, что я голоден?
— Потому что не видел, как ты ешь.
— Да как все, так и я ем. — Волхв выдернул бердыш, подступил ближе, прислонил оружие к возку, подобрал с ручника пряженец, надкусил. — Вкусно. А пришел я к тебе, ведун, по воле Звонимира нашего. Мыслит он, ты себя показал, ворогом быть не можешь. Посему, после вчерашнего, просит тебя с нами в круг кровь ворона по ночам сторожить. А лагерь охранять бояре да князья станут, с ним обговорено.
— Смотрите! — громким шепотом позвала Желана. Оказывается, боярин Чеслав взял кусок пирога в руку и кусал от него, а не ел из рук девушки, как прежде.
— Умница моя, хороший мой, — погладила Желана то ли получеловека, то ли полуптицу по голове. — Давай, поправляйся.
— К осени говорить начнет, — предсказал Явор. — Добро с ним прошло. И нам на пользу, и к нему прежняя судьба не вернется. Спасибо за угощение, я пойду. А тебя, ведун, сторож наш перед рассветом разбудит.
Предрассветная стража осталась за ведуном и в последующие дни — однако бдительность охраны так и осталась ненужной. На боярина Чеслава больше никто не покушался. Он поднимался на ноги вскоре после рассвета, устремлялся вперед, ориентируясь только по одному ему понятным признакам, и вел многочисленную рать через сухую равнину, на которой почти не было ни деревьев, ни кустов, а ручьи встречались раз в день. Потому почти двухтысячная рать, рискуя потерять невозмутимо топающего вперед следопыта, была вынуждена поить коней не там, где удобно, а там, где есть возможность; набирать драгоценную влагу во все доступные емкости, а потом пускаться в погоню за «кровью ворона». Хорошо еще, двигались охотники за сокровищами не вскачь, а шагом. Лошади не запаривались, и их можно было поить сразу, не давая дополнительного отдыха.
