Вечером Чеслав шел к Желане, улыбался ей, как ребенок матери. Он уже не прятался под телегу, а садился вместе со всеми, сам брал еду… Дров не было, а потому после того, как кончились пироги, путники перешли на сало, благо Даромила догадалась запастись им с избытком. Большинство ратников из княжеских и боярских дружин, ругаясь, жевали сушеное крупянистое мясо и делали противного вида баланду, разводя муку холодной водой. Чем питались храмовые воины, Олег вовсе не видел. Наверное, святым духом.
После пяти дней пути земля пошла вниз. Всадники этого не заметили, но Олег сразу ощутил, что телеги покатились легче, а гнедая в оглоблях двигалась с куда меньшим трудом. Вскоре показалась и первая рощица, куда немедленно отвернули ратники, чтобы запастись топливом на вечер. Однако через пару часов они встретили еще, и еще одну, а слева, у самого горизонта потянулась темно-зеленая линия густого бора.
К вечеру уклон стал настолько заметным, что девушкам пришлось натягивать вожжи, чтобы кони упирались и не давали прыгающим по кочкам телегам катиться слишком быстро. Впереди, верстах в двух, открывались редкие заросли берез и осин, густой осоки, меж которой поблескивала вода, справа разворачивался шелестящий листвой лес.
У Олега зародились прежние опасения: через болото на телеге ходу нет, между близко растущими деревьями тоже застрянешь запросто. А возвращаться с пустыми руками после того, как добрую неделю в пути провел — обидно.
Боярин Чеслав повернул вправо, к лесу, заставив екнуть сердце ведуна: тут-то они и застрянут. Но нет — проводник пошел по самому краю болота, там, где чавкающий под ногами торф не давал глубоко проваливаться копытам и колесам, где не было крупных деревьев. Тонкие кривые березки и осинки легко ложились под телеги, задирая черные корешки. Колеса проваливались то справа, то слева почти по ступицу, но глубже не уходили, и лошадям, тоже утопавшим в торфянике почти по брюхо, удавалось несмотря ни на что волочить за собой повозки. Впрочем, так же тяжело привелось и скакунам всадников, а потому короткий обоз ведуна от общей колонны почти не отставал.
Олег и девушки слезли с возков, пошли рядом, чтобы хоть как-то облегчить телеги, а Середин даже ухватился за бортовую жердину, по мере сил помогая гнедой. Тут его ухо уловило шелест крыльев, запястье кольнуло огнем, и он, хватая щит и выдергивая саблю, во всё горло заорал:
— Девки, прячьтесь под телеги!!!
А из темноты леса уже мчались на кожистых крыльях болотные криксы: одни — с уродливыми пастями, похожими на морды птеродактилей, другие — с милыми девичьими ликами. Кто с длинными изогнутыми клыками, кто с острым клювом, кто с когтями, шипами, кто с костяной булавой на хвосте — криксы никогда не имели единого обличья. Эту ночную нечисть объединяла только злоба ко всему живому, да место обитания: не до конца заросшие болота.
Девки заорали, но что с ними происходит, Середин посмотреть уже не мог — на него налетели сразу три твари. Он прикрыл левый бок щитом, спиной откинулся к возку, рубанул нечто черное и растопыренное, за ним увидел харю, похожую на львиную, но совершенно лысую, с оттяжкой располосовал ее пополам и, пока не упала, ударил еще раз, поперек, отделяя голову от тела. Крылатая туша врезалась в возок рядом с ним, грохнулась оземь и поползла к заднему колесу. Олег выбросил вперед клинок и, сбивая криксу, летящую следом, с замахом из-за плеча располовинил вдоль. Всё равно, конечно, сползется, срастется, опять кидаться начнет — но несколько часов такой «расчлененкой» выиграть можно.
Он заметил тень за собой, резко дернул щитом назад, ломая криксе длинный клюв, довернулся и поперечным ударом рассек ее от левого плеча до правой нижней лапы. Тут же наугад махнул клинком в обратную сторону — и угодил-таки кончиком сабли по перепонке летающей жабы. Крикса отпрянула, столкнувшись с младенцем, имеющим большие голубые глаза и когти камышовой кошки, вместе они грохнулись в торфяную жижу, и ведун получил короткую передышку, чтобы оглядеться.
Боярин Чеслав поступил самым мудрым образом: упал на корточки и закрыл голову руками. Над ним стояли храмовые воины, чьи бердыши с громадными лезвиями словно специально предназначались для кромсания бездоспешной плоти в любом направлении в пределах трех метров. А вот большинство ратников вместо мечей схватились за луки, вьщеливая хищных тварей «влет».
— Руби их! — закричал Олег. — Руби, стрелой не возьмешь!
Однако в азарте схватки его никто не слышал — пущенные умелой рукой, оперенные вестницы смерти то пробивали нежить навылет, то застревали в сухом костлявом теле. Нo криксы продолжали падать на людей, жадно выхватывая куски плоти из не прикрытых доспехами рук и ног, из шей и крупов лошадей.
Две твари, что свалились рядом с Олегом, попытались ринуться на него. Одну он поддал ногой, запуская в воздух, вторую рубанул поперек хребта. Тут развернулся серый крылатый младенец — и мигом напоролся на быструю саблю. Окантовкой щита Середин отразил атаку еще одной криксы, добил ее саблей, пинками раскидал собирающиеся в общую кучу обрубки, пока те не успели срастись, наклонился:
— Вылазь! — крикнул он девкам, укрывшимся под телегами. — Вылазь и гони вперед отсюда! Не то сожрут в темноте, не отсидитесь!
Олег снова выпрямился, отмахнулся клинком от кого-то маленького, размером с летучую мышь. Девушки, выпучив глаза, всё-таки послушались, выскочили, потянули лошадей за собой, ухватив за упряжь у самой морды и страшно крича. Небольшой отряд всадников, что шел перед возками, тоже уносился вперед, отстреливаясь и отмахиваясь мечами. Хуже всех досталось тем, кто оказался позади. Они не могли отступить, потому как их подпирали задние дружины, еще не вошедшие на болото, и не решались двинуться дальше, боясь, что будет еще хуже. Криксы же, отлично чувствующие человеческие эмоции, всей стаей ринулись именно на них, на тех, кто боится. Да еще многие ратные на луки вместо мечей понадеялись.
— Давай, давай! — Лошади, перепугавшиеся не меньше людей, рванули возки, и те, разбрызгивая торфяную жижу, неожиданно быстро покатились вперед.
Олег присвистнул, обращая на себя внимание бледной, как пергамент, крылатой тетки, что явно нацелилась на чалого. Крикса повернулась к ведуну, зашипела, угрожающе развела руки, растопырив пальцы с длинными ногтями.
— Ой, боюсь… — Ведун выбросил щит, нанося удар окантовкой в правое плечо нежити, отдернул, рубя клинком по левому, пригнулся, пропуская над собой уже безрукую тварь, и резанул саблей вдогонку, отсекая ноги. — Теперь до утра ползать будешь, пока кусочки соберешь.
Мимо промчалась оседланная лошадь, в загривок которой вцепилась крупная клыкастая крикса, но тут Олег помочь не мог: разве ж ее догонишь? Поэтому он, громко чавкая сапогами, побежал за телегой, пока на обоз не налетел кто-то еще.
— Гони, не останавливай!
Он услышал сзади шелест и еле успел обернуться, чтобы разрубить нечто, очертаниями похожее на бабочку, а размером на овцу. Перекинул щит через спину, побежал дальше. Впереди, между деревьями, вроде показался просвет.
— Гони, чуть-чуть осталось!
Криксы, что наседали на передовых всадников, вдруг развернулись и все дружно ринулись назад. Олег уже в который раз перекинул через голову щит, присел, крепко сжимая рукоять сабли — но на этот раз нечисть мчалась не на него, а на отстающих.
Деревья расступились, впереди показался покрытый васильками склон. Телеги перекатили пологий увал, съехали в усыпанную ромашками низинку и остановились. В нескольких шагах впереди брезгливо отирали о траву свои бердыши храмовые воины, боярин Чеслав съежился на земле, спрятав голову между колен. Ратники, спешившись, перевязывали друг друга чистыми тряпицами, накладывая на раны желтый болотный мох. Смешно выходит: само болото калечит, само и лечит, ибо нет лучшего обеззараживающего и кровоостанавливающего средства, нежели сухой светло-желтый сфагнум.
— Целы, девчонки? — спрятал саблю с ножны Олег. Его спутницы не ответили — их била крупная дрожь, зуб на зуб не попадал. — Замерзли, что ли? Ладно, сейчас в лес сходим,