— Ну ладно-ладно, хорошо, — я уже был готов со всем согласиться, не возражать и не спорить, нужно было, чтобы она мне ответила. — Так я могу спасти его? Скажи…
— Он тебя предал, — нарочито грубым тоном, каким читают нотации, сказала старуха. — Он тебя предал, понимаешь?! Предал и продал! А ты что меня спрашиваешь? Как его спасти?! Ты еще больший дурак, чем я себе думала! Тьфу!
Старуха сплюнула и пошла прочь.
Я смотрел ей в спину. Меня словно парализовало. И в то же время все внутри меня переворачивалось, словно цемент в бетономешалке. Мне было так плохо, так плохо… Это не передать никакими словами. Ужасно! Меня буквально выворачивало наизнанку — от злобы, от боли, от бессилия, от отчаяния, от нестерпимой муки.
Я ненавидел своего отца. Ненавидел! Всем сердцем. Я задыхался от ненависти к нему. Я ненавидел его так, как только можно ненавидеть. К самому лютому врагу у меня не могло бы возникнуть такой ненависти, такой злобы, такого призрения, как в эту минуту возникло у меня к отцу.
Почему мой отец совершил такую глупость? Мой отец… Как он мог?! Почему?!
— Постой! — закричал я вслед старухе, но она и не думала останавливаться, и я побежал за ней следом. — Постой! Подожди!
— Ну что ж ты за навязчивый червяк такой! — обозлилась старуха. — Не видишь, что ли, я — старая женщина! Что тебе от меня надо?! Вот прицепился глупый молокосос на мою голову! Чтоб у тебя язык отсох так мучить старую женщину! Тьфу!
— Постой… — бормотал я, не слушая ее проклятий и ругательств. — Я ведь могу спасти его, так? Могу?!
— Да зачем тебе спасать его?! — злилась старуха и гневно махала руками. — Какого черта?! Сволочь он! Бросил мать с новорожденным на руках! Ребенка продал своего! Куда ж это годится-то?! Ты сам-то подумай! Идиот!
— Ты не понимаешь, — продолжал я упрашивать старуху, приседая, пытаясь заглянуть ей в глаза и хватая за руки, чтобы она не отворачивалась. — Просто… Он же не для себя этого хотел… Не для себя, понимаешь? Мир он хотел изменить… Это для людей.
— Мир он хотел изменить, — огрызнулась старуха. — Ничего я не понимаю, что ты говоришь, — она и не собиралась сдаваться, но ее раздражение стало меньше. — Мать с ребенком бросил — это я понимаю. Сына своего продал — это я понимаю. А мир изменить для людей — этого, убей бог, понять не могу!
— Нет, правда… — умолял я.
— Не понимаю, — буркнула старуха. — Не надо тебе его спасать. Не надо.
— Ну подожди же… Как тебе это объяснить?.. Я ведь тоже мог так… У него цель была. Она ему глаза затмила, поглотила его. И со мной может быть так. Понимаешь? Но разве бы я себя не стал спасать, если бы мог? Стал бы. Так, значит, я и его спасти должен… Понимаешь теперь?!
— Вот себя и спасай, — все так же ворчливо отнекивалась старуха. — Себя и спасай. Все.
— Нет, не все… — настаивал я.
— А я говорю — спасай! — заорала она, уставившись мне в глаза как разъяренный бык на тореадора. — Можно подумать, у тебя взор чистый! Себя спасай! Понял?! Цель, видите ли, отцу его глаза затмила… А твои что, чистые?!
— Мои — чистые, — уверенно сказал я. — Я должен его спасти! Понимаешь — должен!
— Ну и спасай, дурак такой! — старуха вырвала у меня из рук морщинистые пальцы и быстро зашагала прочь, раскачиваясь из стороны в сторону как утка.
— Но как?! — заорал я сквозь накатившие слезы.
Она не отвечала.
— Как?!!
— Как-как! — заорала она. — Убей этого шамана ко всем чертям. И все!
Я остолбенел. Неужели так просто?.. Просто…
— Убить этого шамана?.. — прошептал я.
— Я же говорила тебе! Как только увидела тебя, так и сказала! — кричала старуха, исчезая в темноте. — Сразу сказала!
«Куда едешь, сынок? — вспомнились ее слова. — Убить кого-нибудь задумал?» Черт!!!
Нужно открыть глаза. Но мне страшно. Что я увижу? Снова непроглядный мрак потустороннего мира? Я все еще сплю?.. Или купол неба, проткнутый миллионами звезд? Последнее мгновение перед смертью…
— Он приходит в себя! — воскликнула Лихо. — Хенаро, он приходит в себя!
— Мама… — я открыл глаза и увидел перед собой мать.
Она склонилась надо мной и зашептала сквозь слезы:
— Анхель, любимый мой мальчик… Как ты? Как?..
— Все нормально, мама, — просипел я пересохшим ртом. — Все нормально…
— Тебе надо попить, — засуетилась Лихо и отошла в сторону, чтобы налить мне воды. — Тебе надо попить, ты потерял много крови.
— Много крови?..
Я наклонил голову, чтобы увидеть свое тело. Оно все было сплошь покрыто продольными разрезами и обожжено. Неприятное зрелище…
Тут мой взгляд скользнул дальше, и я внезапно столкнулся глазами с Хенаро. Он полусидел- полулежал в массивном кресле в углу комнаты и внимательно наблюдал за моими движениями.
Мы смотрели друг на друга — несколько секунд. Пять, от силы — десять. И не просто смотрели. Мы разговаривали, причем достаточно эмоционально и красноречиво.
Я понял, что он уже знает о моем решении. Как и обещал, он был со мной рядом в моем «грибном» сновидении. И решение, которое я принял, его не обрадовало. Но он принял его. Так я понял по его глазам. И еще я понял: он не хочет, чтобы Лихо что-либо знала.
— На, выпей, — Лихо подошла ко мне с кружкой, в которой плескалась красноватая жидкость. — Это поможет тебе вернуть силы.
Хенаро продолжал смотреть на меня — напряженно, сосредоточенно, задумчиво. Он словно бы изучал меня. Пытался понять, как я поступлю дальше, что буду делать, зная то, что знаю. По правде сказать, я бы тоже хотел это понять…
Я медленно глотал слегка горьковатое на вкус лекарство и искоса поглядывал на него.
— Ну как ты? — с нежностью спросила Лихо, присаживаясь на край моего топчана и заботливо убирая с моего лба волосы. — Знаешь, я верю, что тебе стало лучше. У тебя взгляд изменился. Совсем другой стал.
— Да, мама. Все нормально. Нормально. Я многое понял. Я узнал про отца… — тут я дернул глазами, чтобы увидеть деда, но на сей раз взглядами мы не встретились, он напряженно смотрел в окно. — Я понял, что все правильно. Я зря думал про вас плохо. Я понял, что отец… Что он поступил неправильно. Да. Вот что я понял.
— Мы пытались помочь ему, — Лихо склонила голову и уставилась в пол. — Но он сделал то, что сделал. Я не верю в Вуду.
