Еще через пять минут мы с унтером распрощались и вышли на улицу.
– А кто это? – полюбопытствовала Лари.
– Вместе служили в Первом Драгунском, в разведроте. Он был «замком» в первом взводе, а я во втором. Во время боев с эльфами в Левобережье его подстрелили, когда мы в засаду попали. И так неудачно… Пуля попала в костяшку над указательным пальцем, вдоль ладони, разворотила все кости и застряла в запястном суставе. И пуля была разрывная, так что никакие маги с целителями собрать руку не смогли. Когда я увольнялся, он еще в госпитале был. Так связь и потеряли.
– Повезло нам. – сказал Лари.
– Да уж точно. Сходим к нему в гости, поговорим, может еще и от него что-то полезное узнаем. Полухин всегда умным мужиком был.
Подошли к воротам форта, предъявили пропуска на КПП и еще через минуту шли по мощеной дорожке мимо штаба пограничного батальона, в который нам было пока не надо. Нам нужен было здание, относящееся к авиаэскадрилье. Там у них был и штаб, и казарма для нижних чинов из охраны и обслуги. И находилось оно в самом дальнем конце территории, у вторых ворот, ведущих прямо на аэродром.
Проходящие мимо пограничники и прочие вояки обращали на нас внимание лишь в силу присутствия демонессы. Раз пропустили нас на территорию – значит так и надо. Когда мы дошли до штаба авиаэскадрильи, то услышали доносящиеся из окна звуки гитары – кто то весьма не бездарно исполнял «Темно-вишневую шаль», хоть и без слов. Впрочем, личный состав эскадрильи должен был быть мужским, так что не следовало ожидать от них исполнения женского романса. «В этой шали я с ним повстречалась, и меня он любимой назвал…». Вызвало бы ненужные ассоциации.
Мы поднялись по крыльцу, вошли внутрь, наткнувшись на молодого младшего унтер-офицера, с красной повязкой дежурного по эскадрилье, сидящего за длинной стойкой с телефонами. Ноги в начищенных кавалерийских сапогах покоились на столешнице, в руках он держал гитару, разукрашенную по всей поверхности переводными картинками. Заботливо ухоженная русая челка упала почти на глаз. Наверное, тренируется смущать сознание и разбивать сердца местным барышням. Кстати, почему наземный состав авиационной эскадрильи носит кавалерийские сапоги? Он бы шпоры еще нацепил, гусар недоделанный.
Увидев нас, в гражданской одежде, он явно озадачился, но при виде молодой красавицы еще и смутился. Быстро отставил гитару в сторону, вскочил, суетливо застегивая ворот мундира с белоснежным подворотничком. Неустойчиво брошенная гитара, прислоненная грифом к столу, завалилась на бок, издав жалобный звон. От такой своей неловкости он смутился еще больше и покраснел как маков цвет.
Я небрежно вытащил из полевой сумки «сыскуху», предъявил ему, одновременно проведя над ней ладонью, чтобы печати засветились и тем же лихим жестом убрав ее в папку.
– По поручению департамента Контрразведки, государственный розыск особой важности. Можем поговорить?
От такого вступления он подобрался, но смотреть на меня у него все не поучалось, глаза все время соскакивали на томно улыбающуюся ему демонессу. Я даже испугался за него, подумав, что так и косоглазие заполучить ничего не стоит.
– Так что, господин младший унтер-офицер, можем мы поговорить? – повторил я вопрос, сделав акцент на слове «младший».
– Да, да, разумеется! – закивал он. – Чем могу служить?
– Служить можете подбором информации. Мне необходимо знать, совершались ли за последний год вылеты над территорией Дурного болота. Если совершались, то кем из пилотов, по чьему приказу, и когда именно? И самое главное – с кем?
В глазах младшего унтера проскочило сомнение, стоит ли так сразу выдавать всю подобную информацию первым встречным, даже если они предъявили ордер от Контрразведки. Он явно собрался отправить нас к командиру эскадрильи, но тут от Лари ударила теплая волна, и сомнения младшего унтера растворились в ней. Он придвинул к себе толстенный потрепанный журнал, и взялся его неторопливо листать, внимательно проглядывая каждую страницу. Мы терпеливо ждали.
Прошло не меньше двадцати минут, искал дежурный тщательно, задерживаясь на каких-то строчках, и даже уточняя что-то в другом журнале. При этом все время искоса поглядывал на Лари, часто облизывая губы.
Неожиданно его палец наткнулся на одну из строчек.
– Вот, пожалуйста. – палец словно подчеркнул отмеченную графу. – Подпоручик Варенецкий, вылетал почти год назад с земельным инспектором из Департамента землеустройства. Летал над Дурным болтом в том числе. Сделали пять совместных вылетов за три дня. Над болотом – третий вылет.
Он вырвал листочек из блокнота, записал туда даты, фамилию поручика, отдал листок Лари.
– А где находится командир эскадрильи? И как его зовут, заодно скажите.
– Капитан Порошин, он в башне над кордегардией. – отрапортовал унтер.
– Благодарю вас. – поблагодарила Лари.
Она просто раздавила она его своей улыбкой, смешанной с «давлением». Он, кажется, даже не заметил обнажившихся белых клыков демонессы. Лишь судорожно проглотил воздух и часто закивал. Лари сделала ему прощальный жест узкой ладонью в черной перчатке, мы вышли на улицу.
Пешком до ворот, ведущих на летное поле, было всего около ста метров. Форт был построен по уму. При необходимости, на случай мало ли чего, все могли запереться внутри стен. В нашем Великоречьи всякое может случиться. Функции вышки контроля полетов выполняла башня кордегардии, к полю примыкающая. В ней обычно заседало командование. Там же, сидели два дежурных пилота, на случай немедленного вылета. Ангары для самолетов, больше напоминающие гигантские сараи, прижались к крепостному частоколу. Для чего так делалось? Летное поле слишком большое, чтобы разместить его внутри крепостных стен, а по ночам здесь очень любит нечисть шляться, и часовые от нее вовсе не защита. Поэтому ночью там и часовых не оставишь, и самолеты толком не убережешь.
А так все со стен как на ладони. И караулит их не меньше чем шесть бойцов, да еще при двух пулеметах, на вершинах двух башен, как раз по углам поля. И с верха кордегардии присматривают. Если случится что-то вроде вторжения туманных болотников, насчет которых даже и не понятно по сей момент, телесны они или нет, то достаточно будет сверху запустить пару световых винтовочных «тромблонов», и они разбегутся. А попадись им, малозаметным и совершенно бесшумным тварям, часовой – оставят то него изъеденный кислотой костяк.
Стены, равно как и всевозможные башни – от нечисти защита неплохая. Сквозь стены проходить никто не умеет, что бы там обыватель не болтал. И летающей нечисти почти что не бывает. Редко-редко когда встречается, так все больше по земле, вроде нас многогрешных, ходит. Так что на стенах с витками колючки поверху часовые если и не в полной безопасности, но и в немалой. Риск быть схарченным за пределами городских стен выше раз в двадцать, наверное.
У входа на башню над кордегардией, в полосатой черно-белой будке, стоял еще один часовой из взвода охраны аэродрома. Он остановил нас, по предъявленных пропусков, выписанных Полухиным, ему хватило. Он кивнул, вернул их нам и укрылся от жаркого уже солнца в своей будке. Начало мая обычно уже очень теплое.
В кордегардии было две двери. На правой была табличка «Караульное помещение», а за левой была лестница, идущая выше. Башня насчитывала два этажа. Второй этаж занимала комната дежурных пилотов и комната побольше – для технического персонала. Комэск же сидел на третьем этаже башни, откуда через широкие и распахнутые настежь окна открывался прекрасный вид на все летное поле.
Комэском был уже немолодой, лет сорока капитан в темно-синей форме с голубыми петлицами, на которых поблескивали золотые крылышки с винтом, и в пилотке с голубыми кантами. Он о чем то отчаянно спорил с таким же немолодым штабс-капитаном, одетым в рабочий комбинезон, с такими же петлицами, но со скрещенными молоточками технической службы.
– Мне на ваши, Сергей Сергеевич, проблемы, плевать с этой самой вышки! – говорил комэск. – У меня боевых распоряжений на год вперед уже накопилось, начальство вот уже куда село, и ножки свесило!
Он громко похлопал себя по красной шее широкой мясистой ладонью.
– У «Громовержца» ресурс двигателя израсходован. У него уже почти двести часов налета. – заявил в ответ басом штабс-капитан. – Как он вообще летал в последний раз, лично мне неясно. Все. Я такое в полет не выпущу, и если угодно, Петр Игнатьевич, запишу о том свое особое мнение. Летайте «Аистами», на них
