Им необходима модель, подлинник. Они хотят, чтобы написанное было связано с реальными фактами». В. С. Найпол, интервью газете «Монд». Лауреат Нобелевской премии повторяет мои слова – пустячок, а приятно.
Мечтаю стать бумерангом. Тебя кидают, а ты им – обратно, в морду.
Приземляюсь в Барселоне в тот самый момент, когда там собираются отмечать 150-ю годовщину со дня рождения Антонио Гауди.[127] Уверен, что барселонцев так же затрахают с этой датой, как нас с Гюго. Но Гауди это заслужил в большей степени: предок Х.Р. Гигера, почтальон Шеваль[128] в каталонском варианте, сумел уговорить богатых испанцев финансировать его безумные проекты. Город кишит зданиями в форме драконов, и мне кажется, что они дышат. Это ни красиво, ни уродливо, просто забавно. А здорово, наверное, жить в сновидении сумасшедшего. Почему современные архитекторы кажутся по сравнению с этим такими унылыми? Мне надоели прямые стены, хочу жить в пряничном домике.
Только одиночество позволяет настроиться на волну города. В Барселоне в 22 часа начинается комендантский час для тех, кому за 22. С полным ртом «пата негра» (эта ветчина из черноногой свиньи здесь вкуснее, чем в Париже, потому что я сноб) иду под склоненными ветвями деревьев вниз по Рамбла. Рамбла – это Круазет, идущая перпендикулярно к берегу. Вместо того чтобы гулять вдоль Средиземного моря, прешь прямо на него, смотришь ему в лицо, и такое чувство, что, разгоняясь от бара к бару, мчишься к темной воде, туда, вперед, в омут. Переулки вокруг Пласа Реаль идут то вверх, то вниз, город начинает вибрировать у меня под ногами, стены бегут навстречу, а булыжники мостовой выворачивают мне щиколотки. С умным видом пересчитываю бутылки, выставленные в ряд за спиной бармена в «Шиллинге» (ул. Ферран, 23). Притворяюсь, что поглощен изучением того, что происходит на стене. «Ну ни хрена себе: муха села! Поди ж ты: улетела!» Никогда бы не подумал, что в один прекрасный день с такой страстью буду внимать ремиксу Моби.
Начиная с определенной дозы алкоголя, хочешь всех подряд, табуретку в том числе. Соответственно Барселона будет объявлена городом, где я влюбился в табуретку. Кто бы еще столько времени выдержал мой вес? Кто еще так безропотно позволил бы мне проспать на себе два часа?
Как все жлобы при бабках, мы садимся в самолет, чтобы встретить Рождество на Маврикии. «Эр Либерте», в натуре! «Принц Маврикий» – это Очень Пафосная Резервация (ОПР[129]), угнездившаяся на берегу Индийского океана: только в такого рода местах понимаешь, до какой степени деньги – это тюрьма. Тут можно проверить принцип Друпи: отправиться на другой конец света, сесть в такси, потом в самолет, потом в джип с кондиционером, чтобы сбежать от людей, которых тут же увидишь на берегу бассейна, белых, как лексомил, в лучах открыточного солнца. Стоило мне натянуть плавки и любимую женщину (в обратном порядке), как я столкнулся нос к носу со своей подружкой Бабетт Джиан, звездной редакторшей мод (все ее клиенты кончаются на «о»: «Нюмеро», «Кендзо», Мондино[130]…). Ее присутствие убеждает меня в собственной крутости: раз она здесь, значит, этот отель в моде, следовательно, и я тоже. Искренне надеюсь, что она рассуждает так же.
Идет дождь. Говорю это не для того, чтобы доставить вам удовольствие, а потому что так оно и есть. Кап-кап на песок. И на только что приехавшего Бенжамена Кастальди[131] (детвора в бассейне распевает «Lofteurs up and down»,[132] чтобы его подразнить, но он, будучи профессионалом, и ухом не ведет. Я бы на его месте давно их утопил). «Принц Маврикий» расположен на восточном побережье острова. Тем лучше: на севере находится мыс Несчастливый, и, честно говоря, оказаться там под дождем – это был бы перебор. В такую хмурь заняться нечем, кроме как любовью, в чем и заключается ее (хмури) прелесть.
Всякий раз, приезжая сюда, я вспоминаю свою няню-маврикийку Ольгу по прозвищу Тига. Где она сейчас, где ее песни, зубастый смех, веселое настроение, ее солнечные любовники и пряная еда? Вернулась ли она на родину? Нет, она вышла за француза и живет в парижском предместье. Воспитывает собственных детей, воспитав меня.
Время от времени богатеньких купальщиков навещает акуленок. Это талисман нашего отеля: директор даже прозвал его Джонни. «Уверяю вас, он такой же вегетарианец, как и вы», – выдает он одному манекенщику, который явно не собирается проверять это на собственной шкуре.
Оскар Дюфрен is a dirty job, but somebody's got to do it.[133]
В потопе на Маврикии я все время думал о том, что делали бы на моем месте искатели приключений на Ко-Ланта.[134] У меня было только два варианта: либо отлеживаться, либо просаживать рупии. Я делал и то и другое. И еще танцевал сегу (рекламный ролик объяснил мне, что «сега – это сильнее тебя»). Стоило мне заметить возле бассейна кого-нибудь типа Клаудии Шиффер, как это оказывалась НА САМОМ ДЕЛЕ Клаудия Шиффер. Вот так мы живем в «Принце Маврикии».
Слушай, тебе не кажется, что эта вон там – вылитая Даниэла Ломброзо?
Впрочем, это она и есть.
Видел близняшку Карин Виард – она обедала с детьми?
Близняшка не то слово, это НА САМОМ ДЕЛЕ Карин Виард.[135]
Жизнь становится гламурной, когда люди, похожие на звезд, ими и являются: это антипод конкурса двойников.
Наконец показалось солнце: звуко-световое шоу, поставленное обдолбанным Господом, достойно кисти Гогена.
Я успокаиваюсь, когда смотрю на коров, которые смотрят на меня, когда я еду мимо на поезде. (Коровы, смотря на проходящие поезда, не знают, что это взаимно.) Франция – это зеленые равнины, округлые деревья, коровы цвета беж и телеграфные столбы по обе стороны железной дороги. Я согласен с американцами: Франция была бы гораздо лучше, не будь в ней французов!
В автобиографической литературе радости мало, разве что вы адепт садомазохизма. Это своего рода боди-арт: каждая новая фраза – очередной пирсинг, каждый параграф – татуировка на плече.
В Париже идет дождь, как и на Маврикии, но тут на тридцать градусов холоднее. Начинаешь тосковать о тропическом Рождестве, о постукивании капель по крыше, о вечернем пении жаб в пруду, печенных на углях лангустах, о роже, которую скорчит Жеральд де Рокморель, патрон издательской группы «Ашетт», выяснив из этой книги, что он был узнан на пляже, и, наконец, о любви, амур тужур, которая всегда права, потому что позволяет нам посылать общество на хрен, и чем чаще – тем лучше.
Я нашел счастье в тот самый момент, когда решил прекратить поиски.
На днях ужинал в «Доминике», отличном русском ресторане на улице Бреа, и вдруг понял, поедая икринки юных рыб, что являюсь страшным гастрономическим педофилом.
Сегодня утром солнце перешагнуло через барьер из занавесок, запечатлело золотистый поцелуй на твоей груди, и я последовал его примеру.