За ее спиной груда тел рассыпалась, поделившись на тела живые и мертвые. Рахсан явно относился к живым.
Он вырвался из дюжины цепких лап – и теперь, окровавленный, в растерзанной одежде, стоял спиной к отвесной скале. В левой руке его сверкала не покинувшая хозяина сабля, в правой бился и трепыхался мелкий тощий бродяга, которым воин прикрывал себя, словно щитом, от летящих камней.
Рахсан продолжал отбиваться от толпы – но больше не пел, а с песней ушел азарт, исчезло боевое веселье. Наррабанец внезапно осознал, насколько безнадежна его отчаянная попытка спасти дочь повелителя.
И в этот черный миг над Балкой пронесся далекий пронзительный вопль, такой яростный и гневный, что толпа невольно отхлынула от своей жертвы. И даже те, кто уже слышал крик горлана, вскинули руки в охранительном жесте и подумали о демонах.
А для наррабанца этот крик был последним толчком, чтобы остро и отчетливо почувствовать присутствие бога смерти. Почувствовать так же ясно, как трепыхающегося щуплого человечка в своих руках. Вот он, Гхурух: черная туша, запах разложения, длинные липкие щупальца тянутся к Рахсану…
Отступить? Броситься наутек?
Как бы не так!
Громко и внятно Рахсан посоветовал Гхуруху сделать со своими щупальцами нечто противоестественное.
И эхом откликнулся другой голос, грозный и властный:
– А ну, не трогать его!
Все разом обернулись к женщине, отдавшей приказ.
Рахсан поставил свой живой щит перед собой на землю, но держал пленника крепко.
– Беду на себя кличете? – яростно и напористо спросила старуха в ветхом балахоне. Откинутый капюшон открывал лицо, от которого непривычный человек поспешил бы отвести взор. Женщина была не просто слепа – чья-то жестокая рука вырвала ее глаза, и страшны были пустые багровые глазницы.
Эту старуху никто и никогда не называл королевой нищих, но если Гиблая Балка и считалась с кем-то по доброй воле, без угроз, то именно с нею.
– Кто из нас слеп – я или вы, стадо дурней? – напустилась она на нищих, слушавших ее в тревоге и смятении. – Не поняли до сих пор, что это колдун? А предсмертное проклятие колдуна – самое страшное, что есть по эту сторону Грани! Хотите, чтоб Балку выкосил мор? Хотите, чтоб ваше мясо при жизни гнило и с костей отваливалось?
По толпе пробежал недобрый шепот. То, о чем все переговаривались, выкрикнул седой усач с рожей горького пьяницы:
– Мы здесь и так не живем, а гнием! А у наррабанца – золото!
Женщина обернулась к говорившему так непринужденно и точно, словно была зрячей.
– Золото, Сивый Таракан? – переспросила она. – А часто в Гиблую Балку золото носят? Может, сюда каждый день придворные прогуляться заходят? Или через ущелье торговый путь проложен? – Голос старухи стал резок, как штормовой зимний ветер, он бил наотмашь: – Позарилась крыса на сыр в мышеловке! Сам сдохнешь – твое дело, а только не всем балочным бедолагам жизнь вконец опостылела. На других злые чары не приманивай!
Сивый Таракан хотел возразить, но стоящий рядом мужчина коротко, без замаха двинул его под дых. Спорщик согнулся вдвое от боли и больше в разговор не вмешивался.
– Он уже столько наших положил… – вякнул из-за чужих спин некто, преисполненный благородного мщения.
– И еще больше положит, – убедительно подхватила старуха. – Ты, Вшивый, хочешь следующим быть? Иди сюда!
Вшивый не хотел быть следующим. Он заткнулся со своим благородным мщением.
– Пусть уходит! – визгливо закричала из толпы какая-то женщина.
– С пустыми руками не уйду, – твердо ответил Рахсан. – Убьете меня – быть тут большой беде, верно сказала мудрая женщина. А если заставите меня уйти – вернусь. И быть тогда Гиблой Балке большим погребальным костром.
– Пусть он забирает девчонку, – властно бросила слепая старуха в толпу. – Королева прогневается… Нну, да боги нас уберегут!
– Откуда ты знаешь, что я пришел за девочкой? – насторожился Рахсан.
– А трудно догадаться? Люди говорят про пленницу наррабанских кровей. Уводи уж свое дитя… колдун.
Показалось или нет наррабанцу, что в последнем слове прозвучала насмешка?
Никто не остановил воина, когда тот, отшвырнув живой «щит», двинулся в глубь ущелья.
Проходя мимо старухи, Рахсан остановился и, не заботясь о том, что она его не видит, с глубоким почтением поклонился старой женщине.
– Хозяев нету, а дверь снимать не дам! – гневался управитель дома, за спиной которого маячили двое дюжих слуг. – Буянить тут всякие будут… Не велено!
– Ах, не велено? – задиристо отозвался Нургидан. – А вот мы сейчас велим, так сразу будет велено!
И сделал шаг вперед.
Слуги попятились перед юношей с отчаянными зелеными глазами. Да, они были выше его ростом и шире в плечах, но… что с них взять! Не бойцы. Рабы.
– Снимай дверь, ребята! – скомандовал Нургидан мятежникам, растерянно толпившимся у крыльца.
Дайру только головой покрутил, слыша, как его друг покрикивает на бунтарей.
Нургидан только по дому работает вполсилы. А в любое лихое приключение бросается с радостью и азартом. Драка так драка, погоня так погоня, осада так осада! И плевать, что его физиономия запомнилась всей улице. Разошелся, глаза сверкают, голос звенит. Мятежники вокруг него крутятся, каждое слово ловят, даже те, кто гораздо старше. Рамбунш-главарь посматривает доброжелательно…
Дайру попробовал урезонить приятеля, но тот глянул с недоумением: мол, о чем разговор? И вернулся к завалу.
А завалы с обоих концов улицы выросли быстро, словно в сказке. И костры полыхают…
Дайру стоял у крыльца, проклиная хромоту: пользы от него было мало, хоть он и помогал громоздить друг на друга двери, широкие столы, пустые сундуки.
Хозяева всего этого скарба с ужасом глядели в окна на то, как распоряжаются их имуществом эти страшные в своем отчаянии люди.
Ни один дом не был ограблен. Рамбунш поклялся убить своей рукой того, кто позарится хоть на кроху чужого, кроме мебели для завала. И, разумеется, кроме оружия. Нашелся даже арбалет со связкой стрел. Еще один арбалет беглецы притащили с собой, и Рамбунш поставил по стрелку на каждый завал.
Сумерки сгущались, пламя костров стало ярче, плясало злыми языками.
– Они скоро будут здесь, – сказал Рамбунш Нургидану. – Командуй здесь, а я пойду на второй завал. Они будут напирать с двух сторон. Держи оборону до ночи, парень.
– Удержу, – пообещал Нургидан, ничуть не удивившись тому, что оборонять улицу доверено именно ему.
Алмазные не спешили. Они прочесывали город – дом за домом, улицу за улицей. Иногда сминали и разносили в клочья стайки мятежников. И только здесь, на Сквозной улице, они столкнулись с попыткой серьезного сопротивления.
Наемники остановились, озадаченно глядя на сооружение, что воздвиглось перед ними.
Нургидан перехватил поудобнее факел, наскоро сделанный из сосновой доски, и ловко взлетел на вершину завала. Дайру дернулся было его остановить, но опоздал.
– Эй, вояки, далеко ли бредете? – с вызовом крикнул Нургидан вниз – туда, где в тени домов стояли враги.
Да, враги – хоть еще недавно ученик Охотника беспокоился только о завтрашних испытаниях и плевать хотел на беспорядки в городе. И даже злился на мятежников: мол, нашли время заварушку устраивать!
