— Ты чего? — удивилась Голгофа. — Бери, бери, мы же договорились. Если ты не веришь, что здесь больше рубля, сосчитай.
Пантя почему-то пересыпал деньги в другую ладонь и, опять помедлив, опустил их в карман, спросил:
— Не забоишься… без мене?
— А чего мне бояться? Вода здесь есть. Еды у меня немного имеется. И книжка интересная. А самое главное, я ведь первый день на настоящей свободе, да ещё в лесу… Если тебе некогда, — смущенно продолжала Голгофа, — ты попроси прийти сюда Людмилочку или Германа. Только тогда, когда папа уедет.
— Никакого я Гер… мана не знаю, — пробурчал Пантя. — А к этой я не… у ей тетка злая.
— Ничего она не злая, просто строгая. Но ведь Германа-то ты знаешь! Ну, Герку!
— А-а… так бы и сказала. Сам я к тебе приду! — твёрдо пообещал Пантя. — Отец тебе не поймает. Не бойся.
— Да не «тебе», а «тебя»! — с укоризной поправила Голгофа. — Почему ты так неправильно говоришь? Такой хороший человек, а…
Пантя, возмущённо и жалобно пискнув, зашагал прочь, треща сучьями и спотыкаясь о кочки. Он шагал по полю, то замедляя шаги, словно собираясь остановиться и повернуть назад, то почти бежал, словно в посёлке его ждали неотложные дела.
Случайно сунув руку в карман, нащупав там деньги, Пантя замер на месте и с удивлением отметил, что испытывает не радость, а недоумение, смешанное с разочарованием. Деньги-то он отобрал, значит, начала исполняться его заветная мечта… Но ведь он намеревался их отбирать, а тут… а Цапля их вроде бы сама отдала, спокойненько отдала, без страха, охотно и даже вроде бы с удовольствием. Вот это никакой радости Панте и не доставило.
Да и вообще зря он у Цапли деньги просил. Ему её от отца спрятать надо, а он…
Взглянув на дорогу, Пантя издал тихий, но достаточно яростно-торжествующий вопль и рванулся вперёд: по дороге в сторону посёлка пылила машина жёлтого цвета.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Рассудит нас будущее
— Голгофы нету! — растерянно и довольно испуганно повторил дед Игнатий Савельевич. — Нету Голгофы-то!
— И тётечки с котом нет! — ещё испуганнее и ещё растеряннее крикнула эта милая Людмила. — Я проснулась, а дома ни тётечки, ни Кошмара!
— Голгофа куда-то запропастилась! — совсем испуганно и почему-то угрожающе крикнул дед Игнатий Савельевич. — А ты мне про кота!
— Так ведь вместе с котом куда-то исчезла тётечка! Вернее, тётечка куда-то исчезла вместе с котом!
— Котом! Котом! Котом! Котом! — Дед Игнатий Савельевич четыре раза возмущённо и сильно топнул правой ногой и один раз левой. — Котом! Они ведь с тётечкой твоей местные жители! Они же все чердаки и подвалы знают! Они на любой крыше устроятся!
— Тётечка… на… на… на любой крыше?! Тётечка по всем чердакам и подвалам?!
— Кот! Кот! Кот! А не тётечка! Ничего с ними не случится, а вот Голгофа… Она-то куда подевалась? И зачем?
— Может быть, она просто домой на автобусе уехала? — горестно предположила эта милая Людмила. — Испугалась встречи с папой и уехала?
— Почему-то вчера поздно вечером не испугалась, а сегодня рано утром испугалась? — насмешливо спросил дед Игнатий Савельевич. — Нет, нет, тут что-то не то! Тут что-то новое!.. Но ведь мы за Голгофу в ответе! — торжественно и сурово закончил он.
— Да, мы за неё в ответе, — печально согласилась эта милая Людмила. — Ведь сегодня приедет её папа, а что мы ему скажем?
— Скажем, что знать ничего не знаем. Но легче нам не будет. Придётся пока ждать… А я к походу всё приготовил.
— Что-то надо делать! Я ведь и за Голгофу отвечаю, и за тётечку.
— И за кота, конечно, ты отвечаешь? — ехидно, сколько ни сдерживался, спросил дед Игнатий Савельевич.
— Представьте себе, и за кота! — виновато ответила эта милая Людмила. — Вчера по моей халатности он ужасно-ужасно объелся, и тётечка до того расстроилась, что очень заболела или ей очень показалось, что она заболела. А может быть, она уже в больнице?! Давайте решать, что мы будем делать?
— Ты мне только про кота не вспоминай, и я чего-нибудь да придумаю. Можно, например…
— Ой! Ой! Ой! — воскликнула эта милая Людмила — первый раз удивленно, второй раз поражённо, третий раз со страхом. — Она на крыше!
— Кто?
— Тётечка! Смотрите, смотрите! Вон, вон там!
— С котом, конечно!
— Да, да, вон он лежит!
— А чего я говорил? Чего я говорил? — торжествовал дед Игнатий Савельевич, вертя головой по сторонам. — Из-за своего разбойника она готова… Да где они?
— Вон! Вон! На своей крыше! Бедная тётечка! Ну, зачем она туда залезла?
— За сво-им ко-том, — угрюмо объяснил дед Игнатий Савельевич. — Пошли, Людмилушка, их спасать.
— Но почему она там сидит? Почему не слезает? — по дороге спрашивала эта милая Людмила. — Да ведь она и упасть может!
— Вполне может, — через плечо сумрачно ответил дед Игнатий Савельевич. — Но не о себе она заботится. Боится, что кот навернётся!
Едва они вошли во дворик, как почти всё стало ясно: лестница, по которой тётя Ариадна Аркадьевна, видимо, поднималась на крышу, лежала на земле.
Тётечка сидела с одной стороны трубы, держась за неё руками, а Кошмар — с другой.
— Сейчас мы вас спасем, тётечка! — крикнула эта милая Людмила.
Они с дедом Игнатием Савельевичем приставили лестницу к краю крыши, и он виновато прошептал:
— Что делать-то будем? Она без кота слезть откажется, а я его со злости могу… я его, изверга, видеть не способен!!!!
— Обо мне не беспокойтесь, пожалуйста, — раздался оскорбленный голос тёти Ариадны Аркадьевны. — Помогите мне спасти Кошмарика. С ним творится что-то неладное. Я боюсь за его психику.
— Психика у него всегда вредной была, уважаемая соседушка, — довольно мягко отозвался дед Игнатий Савельевич. — Давайте потихонечку слезайте, а бандит ваш…
— Я его в беде не оставлю!
— Да какая у него, хулигана, беда может быть? Издевается он просто над вами! А теперь ещё и над нами!
— Тогда я попрошу вас избавить нас от вашей помощи! Даже от вашего присутствия! Мы в нём не нуждаемся!
— Полезай, Людмилушка, полезай, — прошептал дед Игнатий Савельевич. — Осторожно бери его за хвост и кидай сюда. А то она с ним до ночи просидеть может или пока не свалится от усталости.
Эта милая Людмила быстро влезла по лестнице на крышу, и Кошмар, увидев непрошеную
