достаточно было собрать полки, посадить их на корабли, и ханство сразу оказывалось под ударом. И уж совсем бельмом на глазу на окраине Керченского полуострова торчала русская крепость. Даже повернута она теперь была не столько к морю, сколько к суше. А от крепости той, между прочим, рукой подать до Кефе. Да и до Бахчисарая добраться – невелика проблема.
И все-таки, невзирая на угрозу, убытки были так велики, что поневоле побуждали правившего ханством Кази-Гирея на активные действия. Раз уж русские перестали платить дань, то хоть набегом восполнить недополученное, вернуть утраченное.
И принялись эмиссары крымского хана осторожно зондировать почву у султанского престола. Сам султан подписал с русскими мирный договор, но если поставить его перед фактом? Что тогда он будет делать? Да и не о полномасштабной войне речь. Так, налеты, стычки, привычное для крымцев состояние. К тому же союзники появились. Враг моего врага не обязательно мой друг, но обязательно – партнер в общем деле.
Как тут не рискнуть? Много ли сил удастся высвободить русским из далекой Прибалтики? Может, вообще не смогут нанести ответный удар? Сделают вид, словно ничего не было. Раньше ведь так и бывало. Никто даже не пытался преследовать нагруженных добычей лихих всадников. Вернее, пытались, но отставали задолго до нейтральных пустых земель, отделявших владения ханов от владений царя.
Мир, война – это все крайности. Самое лучшее – нечто среднее между ними, когда ты можешь позволить себе все, а противник – нет.
Кази-Гирей уже готов был отдать соответствующие распоряжения, однако из Порты одернули. Султан считался верховным повелителем всех земель и не хотел портить отношения с Россией.
И как только пронюхал о набеге? Хотя… У дивана везде есть уши…
Командору приходилось ждать. Отдавать захваченное глупо. Даже если крепостные стены являются таковыми лишь по названию. Взять их можно и без осадной артиллерии. Тем более весь гарнизон – один Егерский полк да горстка казаков.
Вот и распространял Кабанов слухи о том, что в Курляндии появилась целая армия. Народ доверчивый, мало кому придет в голову, что возможно такое нахальство: захват столицы прямо в тылу мощной вражеской армии, да еще небольшими силами. Людская молва любит все преувеличивать да приукрашивать. Если же ее еще подтолкнуть в нужном направлении…
Трудно сказать, как могли бы повернуться события. Поверить слухам – поверили. А вот действия в ответ могли быть какие угодно.
Разлад между двумя армиями еще больше усилился. Шведы напрямую обвиняли союзников, что те не поддержали избиваемую шведскую пехоту, предпочли уклониться от боя. Мол, нынешнее поражение – это следствие отказа саксонских кавалеристов идти в атаку. Иначе итог сражения мог быть иным. При этом забывалось, что толку в лесу от кавалерии – ноль.
Но чего не наговоришь, лишь бы оправдать собственную неудачу и свалить вину на других!
В свою очередь саксонцы огрызались, как могли. Их дух упал окончательно. Желание воевать пропало. Оно с самого начала было не слишком велико. Пока речь шла о короткой прогулке с гарантированным успехом и грабежом города – еще куда ни шло. Но пустое прозябание у рижских стен и перспектива генерального сражения с главными русскими силами не устраивали никого.
Потому известие о том, что Курляндия захвачена русскими, породило среди саксонцев откровенную панику. Теперь все казалось потерянным. Даже пути бегства.
Все держалось только благодаря силе воли Карла. Но шведский король был ранен…
Во время панического отхода произошло еще одно событие, для большинства оставшееся совершенно незамеченным. В Икскюле шведский разъезд наткнулся на человека, которого долго и безуспешно пытался увидеть Карл Двенадцатый.
Не просто, конечно, наткнулся. Попавшее в руки шведам письмо было подписано, потому Паткуля искали. В предчувствии удачи король был готов простить изменника и отменить в его отношении приговор. Вернее, заменить его на не столь фатальный. Вместо смерти конфисковать имущество и лишить дворянства, к примеру.
Нет, даже дворянства можно не лишать, если сведения подтвердятся. Пусть Паткуль живет и хвалит королевскую щедрость и доброту. Только в глаза ему посмотреть.
Потому Паткуля искали весьма целенаправленно. Вряд ли изменник останется в русском лагере накануне разгрома своих нынешних покровителей. Скорее всего, затаится где-нибудь поблизости и попробует прикинуться невинной овечкой.
В каждую из поисковых партий был обязательно включен солдат или офицер из местных уроженцев. Паткуль был в свое время достаточно популярной личностью в Лифляндии, и многие знали его в лицо. Те же местные уроженцы сильно бы пригодились по пути следования основной колонны, может, кто-то даже и сообразил бы о вероятной засаде, узрев знакомые места, но что сделано, то сделано.
Король увидел бывшего подданного не в лучший момент своей жизни. Его Величество лежал на конных носилках, и лишь нервное напряжение удерживало сознание на грани между явью и беспамятством.
– Здорово, Иоганн. – Губы Карла скривились. Непонятно – в усмешке или гримасе боли.
Ответа король ждать не стал. Почувствовал, что не слишком похож сейчас на грозного повелителя крепкого государства. Потому от дальнейшей беседы уклонился, лишь бросил толпящейся вокруг свите:
– Стеречь как зеницу ока! Головой отвечаете!
После чего на какое-то время забыл и о собственном приказе, и о существовании Паткуля.
Ненадолго. На следующий день часть войск была выстроена аккуратным четырехугольником, в центре которого возвышался новенький эшафот. На церемонии присутствовал и кое-кто из саксонцев. Конечно, генералов. Простых солдат не позвали, да им было все равно. Что они, казней не видели?
Но если солдаты отнеслись к известию о поимке какого-то шведского врага равнодушно, то Флеминг с приближенными на всякий случай обсудили ситуацию. Они помнили: еще недавно Паткуль состоял на службе у Августа, да и последний в беседе с командующим признался: союз со Швецией возник не без влияния перешедшего на русскую службу авантюриста.
Следовало решить, как отнестись к пойманному. Может, выразить протест от лица курфюрста? Хотя… Вопрос интересный: кому, собственно, служил Паткуль? Не было его, вдруг не пришлось бы торчать среди здешних снегов?
А если бы шведы не перехватили последнее послание? Кто тогда бы вышел в злосчастный поход со всеми вытекающими последствиями?
Так что пусть Карл разбирается со своим бывшим подданным. Это их внутренние проблемы.
Надо отдать Паткулю должное – вел он себя достойно. Не скулил, не ныл. Спокойно исповедовался патеру, так же спокойно взошел на эшафот.
Карл сидел напротив в кресле. Кресло служило еще и носилками: ходить сам король не мог. В принципе Паткуль мог бы даже гордиться. Далеко не каждому удается в свой последний миг узреть коронованную особу.
Гордился ли бывший помощник губернатора – кто знает? Но на короля посмотрел, и взгляд Паткуля был надменен и горд, словно из них двоих повелитель сейчас стоит на эшафоте, а не наблюдает за зрелищем из покойного кресла.
А потом палач поставил жертву на колени. Топор сверкнул, и голова Паткуля покатилась в снег…
Вечером королю стало совсем плохо. Раны не были смертельны сами по себе, но успели загноиться, и король метался в бреду, как какой-нибудь нищий бродяга.
С болезнью Карла раскол в лагере еще больше усилился. Теперь он перешел на генеральский уровень. Ведь одно дело – подчиняться королю, пусть и чужому, и другое – чужому генералу. Тут еще вопрос: кто же главнее в табели о рангах?
Вечный вопрос всех носящих военную форму и сумевших подняться повыше по длинной лестнице армейской иерархии…
Дух шведов тоже надломился. С ними временно не было взбалмошного, но упорного и волевого короля. Предоставленные сами себе генералы смогли спросить себя, а затем и друг друга: зачем они здесь? Опытные вояки прекрасно знали, что крепости без тяжелой артиллерии им не взять, так какой смысл торчать у рижских стен и дожидаться подхода русской армии?
Когда же эта армия обнаружилась в тылу, очередной воинский совет проявил не свойственное ему
