соберем. Вы перед солдатушками, бравыми ребятушками выступите. Объясните им сложность момента. А уже потом вместе с ними двинем юнкеров выручать. Вы же умеете очень красиво говорить. Так красиво, что все вас слушают, аки пророка. Ведь правда?
Сухтелен посмотрел на двух других граждан правительства, ища у них подтверждения своим словам.
– Он среди нас лучший баюн, – охотно подтвердил Мендельман, а Свечин лишь молча кивнул.
– Вот и чудненько. – И едва финансист и дипломат с облегчением перевели дух, добавил: – Но ведь и вы, граждане, не промах? Втроем-то веселее! Поверьте старому армейскому душегубу.
И хотя Сухтелен никогда не был баюном, ему поверили.
– Ваша беда заключается в вашей горячности, любезный барон, – Сухтелен говорил тихо, чтобы никто не слышал. – Налетели бы мы вчетвером, отвлекли внимание… Надолго ли? А сейчас…
Он кивнул в сторону ограды, от которой только что убрали трупы. Последние солдаты уже скрылись в ночной тьме, и возле школы воцарилась относительная тишина.
– Ладно. Идите к Ольге Васильевне. Спросите, доставить ее домой или она заночует здесь? – подтолкнул ротмистра Сухтелен.
– Слушаюсь! – бодро отозвался Раден.
Впрочем, по мере его приближения к лазарету, в котором помогала перевязывать раненых девушка, бодрость барона заметно уменьшилась. И если с виду Раден выглядел лихим гусаром, то внутри он был юным неопытным кадетом.
– Ольга Васильевна, вас можно на одну минуту?
Пострадавших среди юнкеров было на удивление немного. Четверо погибли и с десяток получили ранения, да и то тяжелых оказалось лишь двое.
В данный момент Ольга была занята перевязкой молоденького толстощекого прапорщика, который вместе с приятелем пришел в школу сегодня вечером, как он выразился, по совету незнакомого переодетого офицера.
Таких пришлых офицеров в школе насчитывалось около дюжины. Постепенно накалявшаяся обстановка заставила кого-то искать спасения под прикрытием последней организованной силы, кого-то же – явиться сюда с предложением своих услуг в наведении порядка.
С другой стороны, не было части курсовых офицеров, решивших, что в существующем бардаке ничего сделать нельзя, и потому ушедших к своим семьям.
– Ольга Васильевна, можно вас на минутку?
– Сейчас, барон. – Девушка аккуратно закончила перевязку и ободряюще улыбнулась прапорщику: – Ну, вот и все. Рана неопасная, до свадьбы заживет.
– Когда о свадьбе говорит такая прелестная сестрица, то поневоле хочется, чтобы этот день наступил поскорее, – расцвел Вагин.
Раден невольно нахмурился.
Его реакция не осталась незамеченной. Девушка деланно вздохнула и с легким осуждением качнула головой.
– Слушаю вас, барон, – едва они покинули лазарет, сказала Ольга Васильевна.
– Я, собственно, узнать: вас доставить домой или вы переночуете сегодня здесь? – Язык плохо слушался Радена, и слова давались ему с некоторым трудом.
И не очень слушалось сердце. Оно сильно колотилось в грудную клетку, не давая оставаться привычно спокойным.
– Какой дом, барон? Я остаюсь, – как нечто очевидное, ответила девушка.
– Здесь есть свои врачи, – напомнил Раден.
В принципе, решение Ольги он одобрял. Не потому, что оно было продиктовано чувством ответственности. Нет, просто школа казалась ротмистру более безопасным местом.
– У вас старомодные взгляды, барон. – Взгляд девушки ожег гусара холодным огнем. – Я не только сестра милосердия. Сегодня мне пришлось вместе со всеми стрелять, отбивать атаки. И вообще, вы забыли, что я полноправный член отряда?
– Кому стрелять, здесь есть и без вас, – вздохнул Раден.
Они вошли в свободную комнату, судя по расставленным партам, бывшую когда-то классом.
Окна были распахнуты настежь. Легкий, слегка прохладный по ночной поре воздух свободно струился с улицы, и было в нем нечто такое весеннее, невыразимое словами, что барону захотелось позабыть про кровь и смерть. Только любоваться смутно видимым во мраке чудесным лицом, слышать милый голос, ощущать рядом присутствие той, кого и вдали увидеть – непередаваемое счастье.
Напрасно пытались напомнить о настоящем валявшиеся на полу стреляные гильзы, а слабый запах пороха не мог заглушить доносившихся снаружи ароматов.
Ночь, двое стоявших у окна в пустом классе и тишина, подчеркнутая изредка доносящимися снизу голосами.
– Что вы молчите, барон? – первой нарушила затянувшуюся паузу девушка.
– Наслаждаюсь звуками вашего голоса, – признался Раден.
– Я, кажется, ничего не говорила, – с легким смешком напомнила Ольга.
– Я не вообще, я сейчас… – Давно гусар не был настолько смущен. Он даже стал больше косить от своего смущения, чувствовал это и смущался еще больше. На этот раз – своего вида.
Барон вновь умолк. Приходящие в голову слова казались банальными. Другие – излишне откровенными, способными ненароком оскорбить девушку.
– Я сегодня, кажется, убила человека, – неожиданно призналась Ольга. – Выстрелила из винтовки, а он упал. Тогда ничего не думала, грохот, свист пуль, а сейчас вспомнила и… Он же был живым!
– Все погибшие когда-то были живыми.
– Но этого сразила я!
Барон вздохнул. Кадровый военный, он был далек от подобных переживаний.
– Вы определитесь, Ольга Васильевна. Одно из двух – или никаких мыслей о свершенном, или стрелять не надо вообще. Да и запомните: в бою на той стороне людей не бывает. Есть враги, которых надо уничтожать всеми средствами. Вы сами доказывали нам, что ни в чем не уступаете мужчинам, а теперь… Только не подумайте, будто я призываю вас к чему-то. То есть нет, призываю, – поправился ротмистр, – но к одному. Подумайте, нужно ли вам это? Доказательства вашей доблести, попытки сравняться с солдатами. Зачем?
– Вы спрашиваете зачем? – с оттенком горечи произнесла Ольга. – Скажите, барон, вы мечтали когда- нибудь? Я говорю о мечте, а не о желании. Желания есть у каждого человека.
– Мечты, наверно, тоже, – не согласился Раден. – А я… Разумеется, мечтал. В корпусе и училище мечтал поскорее получить золотые погоны, мечтал о встрече с государем. Наконец, на войне мечтал о победе.
– Ваши мечты были вполне реальны, – вздохнула Ольга.
– Только моя последняя мечта осталась неосуществленной, – горько заметил барон.
Девушка словно не слышала его. Она сейчас пребывала в плену собственных мыслей и не нуждалась в собеседнике.
– Когда началась война, я очень пожалела, что родилась не мужчиной. В первый же день дядя добровольно надел мундир, ушли на фронт многие знакомые, а нам оставалось только ждать их возвращения. Кто-то отдавал жизнь за государя и родину, совершал подвиги, делал нужное дело, для меня же все оставалось почти по-прежнему. Те же уроки в гимназии, тот же дом – словом, все, словно не было войны. Мне так хотелось сбежать, поступить в какой-нибудь полк, но кто бы меня принял? Даже переоденься я в мужской костюм, никто бы не поверил, что перед ним юноша.
Девушка сделала короткую паузу, и барон не выдержал, вставил то, что было на сердце:
– Разумеется, с вашей красотой… – и едва не поперхнулся, испугавшись возможной ответной реакции.
– Не надо, барон, – попросила девушка. – Я не хочу…
– Простите, Ольга Васильевна.
– А война все шла и шла, – не замечая извинения, продолжила Ольга. – Все больше знакомых
