общего долга аду. Чисто бродит-бродит и всем напоминает. Ой как всем нехорошо. Конкретно за это они его замочить хотят. Ну, не вот так просто замочить – а чтоб он пропал, исчез, растворился. Не видеть его, не слышать и не нюхать никогда... Вотак.
Ну эта... Я, значит, в ту ночь никак не мог заснуть. Ворохался-ворохался... Потом вроде заснул, но эта... в общем, хреново поспал. Встал, как последний придурок, в дикую рань. Неспокойно мне. Да не боюсь я их. Чего мне бояться – после рудника-то? Да мы их с Молчуном поимеем по полной программе! Или боюсь? Так и так я прикидывал, не пойму... Слышь, фрэнд, у тебя так бывает, что ты типа не поймешь никак, боишься ты чевонть или не боишься? Ну, вишь, и у тебя бывает... Я, в общем, решил: боюсь – не боюсь, одно дело. А другое дело, из простого куражу голову под кувалду мне ложить не резон. Надо бы посоветоваться. С кем? Понятно, не с Молчуном. Пошел я его будить, а он и не спит. Сидит в своем кресле во дворе, сонными лупалами хлопает, морда вся черная...
Ну эта... Я ему говорю: «Типа доброе утро, ты, хрен моржовый. Где тут можно достать попа?» Он чуть с дуба не рухнул... Что тебе опять про хрен? Ты достал меня, фрэнд! Моржовый – это очень большой, чисто как у моржа. Откуда мне видеть-то его, ты, бачок мусорный! Это выражение такое. Вежливая форма обращения по-русски. Усек? В смысле, понял? Ну, нормально... Так вот Молчун мне и отвечает, мол, доброе утро, конечно, только я тебя не пойму, Ян. Мол, ты священника имеешь в виду, нет ошибки, а? И весь такой перестреманный, на кой мне, типа, сдался этот поп, не поехал ли я с катушек... Или типа. «Нет, – говорю, – все верно». Он задумался. Рожа у него задумчивая стала. «Видишь ли, Ян, это не столь уж простое дело...» – «Нет, что ли, у вас попов? Протестанты вы?» – «Не протестанты... А ты что, Ян, негативно относишься к протестантам?» Я рожу скривил, конечно, потому что дед мой тоже свою рожу кривил насчет протестантов, типа без попа и христианство не в христианство, но Молчуну я объяснять ничего не стал, понятно, только сказал ему: «Да так. Ничо». – «У нас, конечно, есть с тысячу или около того лютеран... Однако, судя по...» – «Да». – «Не годится, я осознал это в полной мере. Но все остальные, включая меня, универсалисты. А это еще дальше, если я правильно понимаю». – «Не понял?» – «Официальная церковь Вальса – универсалистская. Она с равным уважением относится к любому вероисповеданию, философии или практике психофизиологической трансформации. Но трансцедентное начало отрицает...» – «Чо отрицает? Да ты нормально говори». – «У нас считается, что ничего потустороннего нет». – «А во что ж вы верите? Зачем вам вообще вера тогда?» – «Верования надо иметь, поскольку они дисциплинируют дух, отвращают от нравственной распущенности и воспитывают чувство долга». – «Одурели вы тут ребята...» – «Ты все-таки у меня в гостях, Ян. Конечно, я не рассказывал тебе про это раньше, прости. Но на руднике у нас были разговоры иного рода. Я думаю, тебе не стоит...» – «Ладно, прости дурака». – «У нас культ рацио...» – «Ты типа давай попроще». – «Культ разума, человеческого разума, понятно тебе?» – «Ну, давай дальше». – «Каждый поступок должен быть исполнен разума, совершая его, ты четко осознаешь собственные мотивы и берешь на себя ответственность за последствия. Разумность, умеренность и прагматизм – вот во что мы верим. Мы исповедуем психологическую уравновешенность, сбалансированность и полный контроль над деструктивными эмоциями. Понимаешь?» – «Нет проблем». – «Кроме того, универсализм – это прежде всего особая этика. Без нее все прочее теряет смысл. Попросту не работает». – «Без предисловий, а? Ты ж знаешь меня». – «Хорошо, Ян. В общем, мы веруем в гармонично развитую личность. Такая личность должна сочетать в себе интеллектуальную глубину, нравственную чистоту и физическое совершенство. Она должна быть воспитана в духе отказа от слабостей. Я имею виду, от потакания собственным слабостям. С точки зрения универсализма, каждого человека тянет к двум полюсам: исполнению долга и наслаждению. Мы... в смысле... универсализм ставит на психологическую гармонию. То есть на среднее положение между полюсами. С одной стороны, в каждом из нас взрастили мощное чувство долга по отношению к социуму, к общине. С другой стороны, община старается всем обеспечить максимальный комфорт, из которого член общины может извлекать наслаждение. Пока община способна воспроизводить подобное положение дел из года в год, машина нашего общества – на ходу». – «Все?» – «Основное». – «Основное – все?» – «Полагаю, да». – «Где ж тут вера? Нет тут никакой веры. Это вроде как техники на амфибии гайки закручивают, блоки вынимают-вставляют, так и у вас. Типа болт „а“ вставить в отверстие „б“; если не лезет – повторить... Технику я вижу, да. А веры не вижу никакой». – «Давай мы об этом не будем дискутировать». – «Не хочешь – как хочешь. Мне-то что! Мне по хрену. Последний чисто вопрос. Ты сам-то во все это веришь? Восемь лет ты на руднике сидел, гнил, а вчера эта шпана твоего Вороного забила, и ты веришь во все такое теперь? Или как?» Молчит. Глаза отвернул. Или типа «машина» эта в башке у Молчуна сбой дала? Паленый же мужик, понимать же должен, прикинь... Молчит. А потом грит: «Тебе вроде священник нужен был?» – «Точно». – «Надо лететь в отель». – «На хрена?» – «Отель очень велик. Фактически это даже не отель, а маленький город. Многие по-настоящему состоятельные люди живут в нем постоянно, год за годом. Там, кажется, есть и православный священник, и католический, и дипломированный специалист по вуду, и даже какой-то эзотерический гуру». – «По-настоящему, гришь, состоятельные?» Ну, он заржал, и я тоже.
Ну эта... Подлетаем мы, значит. Вокруг отеля, ну, не рядом, а так, на расстоянии, – бетонная стена, колючая проволока. И типа даже... у меня чуть фишки на затылок не откочевали: это ж контрольно- следовая полоса! Я такое только в фильмах видел. Про гденть на Земле или на Марсе. У нас-то нет границ, на Терре... А за полосой – лес, озерко, птички чирикают, а потом уже домики... прямо в лесу начинаются... Ну и сама главная громада – у моря. Здоровая. Молчун говорил, может принять семьсот человек, и почти все места заняты... Вотак. Тут Молчун, на меня глядя, поясняет, так мол и так, чего видно, то неопасно. Не проволока тут Вальс от отеля отгораживает, есть вещи и похитрее... Так и сказал: «Вальс от отеля», а не «отель от Вальса». Понятненько. «Да врубаюсь я, врубаюсь, – ему отвечаю, – типа чистота и тишина...» – «О да».
Ну эта... В отеле тут, если кто из местных чо попросит, то с полным к нему уважением. Меня бы, может, как кота помойного со входа бы пинком... а Молчуна послушали, и на раз его дружка Данилевича внутрь пустили. Он грит, мол, я снаружи подожду. Я ему: «Побудь ты там. Это вроде полезно. Для души и, говорят, здоровью помогает... Психическому». А он улыбается так грустно и чисто с пониманием: типа, не затащишь. «Для меня этот путь закрыт», – грит. Ну, я плюнул, раз такое дело: «Вот же дурак! Ладно, тебе на сковороде жариться».
Ну эта... Вся эта халабуда крутая до жути. В смысле отель внутри. Женевцы его держат. Я, значит, по- женевски спросил у мужика из обслуги, как попа-то зовут. Он вспоминал, вспоминал, вспомнил наконец: «Otez Vassili».
Ну эта... Чуток я на службу запоздал. А там – всего человек десять. На службе. Поп старый, низенький, волоса всклокочены, в глазах красные жилки. Но старательно так ведет, нигде, видишь ты, не сбивается. Я, значит, подошел нему после службы. «Отец Василий, – говорю, – надо бы исповедаться и причаститься. Можно или как?» Он согласился. По морде его вижу: типа доволен. Скучно ему тут. Никого нету. В смысле, кроме этих десяти или там двенадцати... Наверное, раньше больше было. Ну ладно. Я-то, понятно, тоже рад. Я потому что всегда попов боялся. Ну, ты чисто пристал к нему за чем-нибудь, и так в тебе страх играет, что вот ему сейчас типа не до тебя, у него там всякие реальные дела, мысли в голове... или типа. Тратит он на тебя время, тратит, тратит, а тебе как-то все не по себе. Холодком пробирает. Может, оно так и надо. Храм – место хорошее, но ты с ним как с лялькой не балуй. Какая-то строгость нужна. Вотак.
Ну эта... Грехи он мои отпустил, причастил меня, значит, а я к нему с конкретным вопросом: «Отец Василий, надо бы чисто побеседовать... Время-то у вас есть? Кой-что спросить бы надо». Оба! Блеск такой в глазах появился у отца Василия, чисто рыбак на поплавок глянул, а тот рыбиной аж на самое дно утянут... Он отвечает: «Конечно. Время для духовной беседы у меня найдется». Понятно, страсть как хочется ему меня окормить. В смысле, духовно. Ну, я ему чешу, какие тут дела творятся на этом долбаном Вальсе, и до чего мне противно, и еще того больше непонятно, чо дальше-то делать? Как будет правильно, в смысле, по-божески, как надо? «...Потому что, – я грю, – это ж не жизнь с такими уродами! С упырями со шведскими...» А он глядит на меня со строжинкой. И точно, я тут только врубился: сам-то я хотел, чтоб поп какой-нибудь, или типа того, разрешил мне убраться отсюда, пока цел, а поп мне ничего такого разрешить не хочет. И сейчас он мне чисто врубит на всю катушку. Наверно, правильно врубит. Дед мне еще говорил, типа не надо путать попа с психоаналитиком. Типа, разные профессии. Ну, так и вышло. Говорит он мне, отец Василий, значит, правильно, как по-писаному, даром что старый пень, мозги ясные, в общем, мол, какого хрена я так много думаю о себе? И что-то там вроде хоть бы веры и было до едрени фени, аж горы сдвигать можно, а без любви, кроме дерьма, однохренственно ничего не выйдет. Вотак. Ну, новые шведы, да, значит, люди своеобразные, и благодать на Вальсе повывелась, а только и о Молчуне надо подумать...
