Тихая тень

стихи. Или просто до такой степени невнятные, что даже я крайне редко совпадаю с Лидой, пытаясь реконструировать чувствование этого набора букв. В сущности, минимализм – такая слабоосмысленная поэзия, что самая нелепая околесица способна превратиться в гениальный шедевр, попади она в растусованный сборник, а потом благожелательному критику на перо. Возможно, я брякнул громкость, – когда заявил: плохие стихи… Конечно, я отыскиваю теплые слова для нее. Стараюсь не лгать. В сущности, довольно простая задача: самую малость хорошего можно отыскать даже в полном бреде. Да и что – бред? Бред, быть может, совсем не так плох, просто реальность кажет собственную изнанку… Лучше сказать: самую малость хорошего можно отыскать в любом тексте. Если ей не хочется читать стихи, я рассказываю какую-нибудь свою особенно заковыристую идею… и слышу от нее теплые слова. Смысл ее декламации или моего плетения словес далек от тривиального обмена информацией; мы размываем грань между чаем и раздеванием. Когда монотонная речь растворяет между нами еще несколько барьеров, один из нас говорит…

Сегодня это я. Минут десять я разглагольствовал о Кричевском, о мегаполисности. Она улыбалась. Сказала: остроумно. Подходящий момент созрел:

– Я хочу прикоснуться к тебе. Если ты не против, пожалуйста, придвинься чуть-чуть поближе. Твое присутствие приятно. Ты знаешь, я не причиню тебе никакого вреда.

Придвигается. Глажу я руку. Она отвечает мне. Шепчет:

– Твои прикосновения приятны. Пусть их будет больше. Близость между нами возможна, если только ты сам не против. Погладь мне волосы.

Мы встаем. Я глажу ей волосы. Я делаю все очень, очень медленно.

– Ты можешь в любой момент остановить меня. Если тебе что-нибудь не понравится, обязательно скажи.

– Да, – ее шепот. Она робко обнимает меня, – Да. Ты делаешь все правильно. Мне хорошо. Давай продолжим.

На нас такая одежда, которую нетрудно быстро снять. Мы заранее заботимся о том, чтобы на нас не было ничего долгоразвязываемого, труднорасстегиваемого или сильноцепляющегося.

Мы оба испытываем желание в мотивах водопадов, алого и неизбежности. Но ни разу не случалось нам бросаться друг на друга с бешеными объятиями. Нет этого сейчас и, надеюсь, никогда не будет.

Мы ложимся. Ее плоть не упруга. Она такое же дитя снов наяву, вялых движений и сумеречных углов, как и я. Ее плоть податлива. Мы понемногу растворяемся в водах теплой реки, текущей в особом, мягком и безобидном мире, незнаемом здесь. Плоть ее ароматна и тиха.

…Проводил Лиду. Она уходила, не оборачиваясь. Правильно, наша коммуникация на сегодня исчерпана.

Во внешнем мире стоят сумерки. Забавно. Здесь один раз в сутки бывает так же, как у меня в убежище. Мир был бы приятен… или будет приятен… когда сумерки встанут навсегда. За спиной возвышается громада моста. Там горят фонари, а над ними насмешливо висит фонарь луны. Тень моста в причудливом двойном освещении расплывается, расплывается… Стою и любуюсь. Чуть-чуть рискую, задерживаясь на несколько минут за пределами убежища. Когда я рассматриваю лунную тень моста, я вижу тихий бахромчатый плюш, насквозь ласковый, и с очень размытыми очерта…

* * *

…Я стою на мосту и наблюдаю за моим героем. Некоторые удовольствия он любит до такой степени, что способен чуть-чуть рисковать ради них. Маленькая фигурка в нескольких метрах от четкого, резаного контура тени, которую отбрасывает мост в лунном свете и сиянии фонарей. Я знаю как он видит эту тень. Я не могу пережить такое же ощущение, я вижу иначе. Но я знаю, какая сейчас картинка на экране его глаз. Для его зрения лучшее слово – размытость… Мы, два человека, сделанные из мяса, костей, кожи и души, смотрим в одно и то же время на одну и ту же тень, но видим разное. Дело даже не в том, до какой степени он не способен увидеть четкость и резаность линий; о! ерунда, – разве он пожелает сколько-нибудь долго смотреть на предмет, просто и прямо смотреть, разглядывая? Он без конца отрывается и никогда не увидит ничего четкого. Но… есть вещи куда более важные. Вот контур тени: мост, парапет, арки, постаменты для фонарей, мы с вами у парапета. Если б только это! Вон там, видите? – и там… и еще вот и вот… Видите! Я рад. Этого нет на мосту. Тень отбрасывает не только мост, но и то, чего на нем нет. Во всяком случае, в нашей реальности. Вы правы. Нетрудно разглядеть, если смотреть долго и прямо. Эти четыре черных сгустка – тени готических чудовищ. Классических каменных химер, – о них с таким омерзительным наслаждением писал Марк Алданов… Одна шевелится. Потребовалось вторжение незримой и страшной силы в наш мир, чтобы он прошел через очередную стадию искажения и упрощения. В результате некоторые люди получили шанс жить как мой герой, моя тихая тень. Способна ли маленькая тихая тень, живущая в мире теней, разглядеть огромную громкую тень? Сегодня здесь как в старой доброй сказке: в тени города – город теней. Он не разглядит. А я вижу. Я поставил на другое в одной очень большой игре.