разбрасывая осколки своего тела вместе с осколками гранаты, и за этим звуком почти неслышимым остался взрыв гранаты на склоне и треск сосновых стволов. Боевики не смогли сразу понять, что происходит. Они не остановились раньше, но остановились тогда, когда спасти их могла только быстрота ног. То есть сделали все так, как я и рассчитывал, но не так, как следовало бы им поступить, чтобы спастись. Сначала в узкую полосу дна ущелья упали стволы сосен, потом, ломая их, корпус вертолета.
— Пулеметчики! По бензобакам! — скомандовал я.
Но это было лишним. Если бензобаки не взорвались, когда мы так удачно застряли среди сосен, то они взорвались сейчас от удара о землю раньше, чем мы стрелять начали. Удар был мощным, хрустящим и звучным, где-то металл ударился о металл, выбивая искру, и этого хватило — звук взрыва и последующий выплеск брызжущего во все стороны жидкого пламени производил впечатление праздника. И только после этого я увидел, что большая часть боевиков все же успела проскочить и оказалась между пламенем и автоматно-пулеметным огнем. Я выстрелил секунды на две позже, чем следовало, и этим дал некоторым возможность еще какое-то время пожить. Вопрос заключался только в том, насколько продолжительным может быть это время…
Проскочив место, где они ощущали себя сидящими на раскаленной сковороде, боевики залегли. Их осталось чуть больше трех десятков. Все равно сила немалая, в два раза превышающая нашу. Тем не менее идти штурмом на каменный бруствер было бы самоубийством.
Боевики поняли это…
Но позиционный бой мог затянуться надолго, а это не устраивало ни их, ни нас. А иного выхода не было, потому что и отступать им было некуда — за спинами во всю ширину ущелья бушевало пожирающее даже камни пламя…
2. Капитан Вадим Павловский, пограничник
Каждый раз, когда Ксения вмешивалась в мои дела, у меня случались неприятности, и только моя вина, что я каждый раз снова и снова допускал это…
Хотя, по большому счету, неприятности у меня начались не тогда, когда она в мои дела вмешиваться стала, а раньше, уже тогда, когда я с ней познакомился. Она сама, если честно разобраться, была сплошной ходячей неприятностью. Знакомство состоялось на вечере в училище погранвойск. Туда всегда местные девки толпой валили, потому что выйти замуж за пограничника считалось престижным. Профессия военного, после многих лет загона, снова стала иметь популярность, почти как в советские времена. А профессия пограничника и в годы развала армии не много потеряла. Ну, может быть, просто в городе традиция такая была, не знаю… Или в семье у меня слышались только такие разговоры, потому что и дед мой был офицером пограничником, и отец в звании майора преподавал в том же училище, где я учился. Короче говоря, познакомился я с Ксенией на вечере. Впечатления она на меня не произвела просто потому, что впечатление производить ей было нечем, но, как часто с парнями бывает, я, как человек свободный от всяких обязательств перед другими, не отказывался от встреч с нею. А потом, когда попытался это сделать, оказалось, что такое невозможно. Сначала Ксения заявила, что она, кажется, беременна. Это послужило ей предлогом, чтобы начать разговор о браке. Это потом выяснилось, что беременности не было, а был только предлог. Тем не менее разговор зашел. А когда прозвучал мой категоричный отказ, она вовсе не смутилась и заявила, как потом заявляла часто:
— Все равно по-моему будет…
Нажим пошел со стороны, с которой я никак не ожидал. Пришел к нам в казарму мой отец, вызвал меня, в сторону отвел, долго молчал, потом спрашивает:
— За что ты меня так подставляешь?..
— Ты о чем? — не понял я.
— Я о Ксении.
— А ты здесь при чем?
— Вот ничего себе, при чем я! — возмутился отец. — Меня начальник училища сегодня вызывает, так, мол, и так, твой, майор, сын… С его, генерала, дочерью… Она беременна, а он жениться не хочет…
— Ксения — дочь нашего генерала? — удивился я.
— Ксения — дочь нашего генерала… — подтвердил отец.
— Тогда тем более не буду…
— Что — не будешь?
— Жениться не буду.
— Куда ты денешься… Из училища вылететь хочешь? И меня раньше времени в отставку? У меня еще выслуги не хватает, чтобы на пенсию уйти. Заварил кашу, сам теперь расхлебывай. Не я же должен…
— Но…
— Завтра перед занятиями пожалуй, товарищ курсант, к начальнику училища в кабинет. Хочет с тобой побеседовать лично. У меня все. Решай сам, но об отце тоже подумай…
И я увидел вдруг, что он внезапно стал старым…
Я в те курсантские времена еще не был таким уставшим от жизни человеком и вполне мог бы воспротивиться подобному насилию над собой. Я бы даже, пожалуй, с училищем расстаться решился. Если бы не отец… Он ведь так гордился династией пограничников…
Меня, короче говоря, сломали…
Все равно стало так, как она сказала…
Но я еще тогда был уверен, что это ненадолго…
Я и сейчас уверен, что это ненадолго…
Чтобы не разговаривать с Ксенией, которая опять начала что-то шипеть, хотя я не слушал откровенно и демонстративно, я отошел по тропе дальше, почти половину дистанции до корпуса вертолета одолел. Да и хотелось посмотреть, как будет строить бой старший лейтенант Воронцов. Мне было видно только частично, что происходит, тем не менее я мог составить общую картину боя. В душе два чувства: я хотел увидеть, оценить и понять, сумел ли бы я сам так бой построить. Второе, и я не сразу осознал это, хотел и поучиться. Признаюсь, что объяснение отца Валентина относительно стрельбы по вертолету меня весьма даже охладило, сразу поставило все на свои места. Воронцов очень точно и доказательно вычислил принадлежность вертолета вовсе не федеральным силам. И я признал, что сам должен был бы это сделать, но не сделал, потому что не имею опыта и не умею правильно оценивать ситуацию, когда требуется не на свои надежды ориентироваться, а на существующее положение вещей. Выводы старшего лейтенанта были просты. Но самое простое часто и является самым сложным. По крайней мере, для меня. И конечно, командовать здесь, в нашей ситуации, должен именно старший лейтенант Воронцов. И именно он, если мы выкрутимся, должен получить награду за то, что будет сделано. А если не выкрутимся, то это уже и значения не имеет. Но выкрутиться тогда, когда всеми силами командует и ведет боевые действия Воронцов, шансов несравненно больше, чем если бы командовал я. И старший лейтенант нашел удачный предлог для того, чтобы меня, не ущемляя моего достоинства и самолюбия, отстранить от попыток стать первым действующим лицом. Контузия… Голова болит неимоверно, а еще больше болит от общения с Ксенией… И потому я предпочел уйти, чтобы и от нее избавиться, и бой со стороны посмотреть, чтобы самому себе дать оценку, хотя я уже почти смирился с тем, что не могу конкурировать со старшим лейтенантом в военных навыках. Нет у меня этих навыков, потому что воинская специальность у меня другая.
Залп подствольных гранатометов был, очевидно, призван не только для того, чтобы преимущество обеспечить и обезопасить отряд от обстрела со скалы. Бандиты еще и свою мощь показать хотели. Этот залп по своему долгому звучанию мало чем уступал артиллерийскому обстрелу. Эхо постаралось… И впечатление соответствующее создалось. У меня даже появились опасения за целостность здешних гор. Оползни в горах — дело не редкое. Услышали его, я думаю, далеко за пределами даже нижнего нашего
