диспетчерской. Он не допустит сюда ни один поисковый вертолет. Будь уверен, об этом я позаботился.
— Серьезный ты человек, — сказал я.
— Я стараюсь, — сухо ответил человек в черном.
— К сожалению, я не могу тебе ничем помочь. Я могу только выступить с предложением к офицерам. Решения здесь принимают они.
— Ты можешь просто уйти вместе с грузом. Он не тяжелый. Шесть планшетов… Груз для ребенка… Я вывезу тебя своим вертолетом.
— Нормально… — засмеялся я. — Кто же меня выпустит с грузом?..
— Скажи, что тебе предложили, из уважения к твоему сану, свободу.
— Ты что, плохо знаешь спецназ ГРУ? — ответил я вопросом.
— Так что же?
— Придется говорить с офицерами…
— Ты обещаешь?
— Я могу обещать и не обещать, но разговаривать мне придется, потому что наша с тобой беседа уже давно, думаю, замечена… Там тоже парни не дураки…
— Иди…
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Это неважно… Если договоришься, выходи к повороту ущелья и зови эмира. Громко, не стесняясь. Здесь есть еще пять эмиров, но я главный… Здесь я командую… Меня позовут… Иди…
Я выпрямился и боком двинулся в сторону бруствера, держа в каждой руке по автомату, и по- прежнему стволы смотрели на человека в черном. Подниматься так было неудобно, да еще рюкзак, который я только одной лямкой на плечо забросил, мешал, все норовил свалиться на руку. И потому я передвигался медленно.
— Иди. Я даю тебе слово, что мы не будем стрелять. Клянусь Аллахом, чеченцы не стреляют в спину…
— А я слышал, что стреляют. В нынешние времена чеченцы стали тоже другими…
— Иди и не сомневайся. Пусть твои офицеры подумают хорошенько. Я повторять свое предложение не буду. Скоро вас придавят и со второй стороны. Тогда уже поздно будет соглашаться. А когда придавят, у меня не будет уже причин желать тебе добра… И тем более желать добра спецназовцам.
— Пока мы советуемся, ты…
— Я обещаю пока ничего не предпринимать. На раздумья даю час.
— Здесь только лейтенант. Он ничего не решает. За час мы не уложимся.
— Даю полтора часа. Через полтора часа, если ты не выйдешь к повороту, я связываюсь со второй группой, и — все…
И все же я не отвел свои стволы…
Когда я перешагнул через бруствер, небо уже начинало темнеть. Горы здесь круто и высоко вверх вздымаются. Ущелье — как трещина. И в любой трещине внизу темнеет рано и быстро. И если над горами день будет только клониться к вечеру, то у нас вечер уже будет клониться к ночи. Что-то будет происходить в темноте?..
Но происходить что-то будет обязательно…
Я перешагнул через бруствер, бросил к ногам лейтенанта Соболенко рюкзак и свой автомат без патронов, потом сбоку положил сдвоенные автоматные рожки, которые сразу же перешли в руки спецназовцев, и мне опять ничего не досталось, кроме того, что было в автомате убитого боевика. Но я понимал, что патроны я добываю не для себя, и здесь, где профессионалы воюют, любителю побаловаться стрельбой лучше свои интересы не афишировать.
Я сел, и только тогда почувствовал, что по спине у меня что-то липкое течет. Догадаться о том, что это пот, оказалось нетрудно. Дождь давно уже кончился, но я был весь мокрый, и даже лоб вытер рукавом рясы. При всем самообладании профессионального каталы у меня нет все же постоянного навыка бродить так неподалеку от смерти. Нервы на пределе были, хотя человек в черном этого скорее всего не заметил.
— Что там было? — поинтересовался лейтенант.
— Не «что», а «кто»…
— Кто?
— Бандиты, и без кожаного пальто… — в соответствии со своим саном я не мог ответить полностью поговоркой. Но меня поняли.
— И что им надо?
— Я нужен… Вернее, не я, а мой груз. То, что я везу с собой…
— Эта… — кивнул лейтенант в сторону тропы. — Контрабанда?
— Да, реквизированные у контрабандистов иконы. Должно быть, они знают больше, чем я, и там есть какая-то очень ценная. Впрочем, я слышал, что одна из них ценная, но не думал, что за ней может быть такая охота.
— Так они что, специально ради этого сюда пришли? — поинтересовался один из солдат.
Солдаты были не в курсе дела. Старший лейтенант Воронцов им не раскладывал весь сложный пасьянс, матерь ее, ситуации. Тем более с усложнением в виде появления человека, матерь его, в черном костюме. Воронцов сам пока еще об этом человеке не знал.
— Нет, — сказал лейтенант. — Специально могли только на маленьком вертолете прилететь.
— Да, этот человек прилетел на вертолете МЧС, — согласился я. — Он предлагает мне сдаться, а вас обещает пропустить. В случае несогласия обещает всех уничтожить…
— Ваш капитан, товарищ лейтенант, сюда идет. И жена его беременная… Ей-то что надо?
— Она вами покомандовать хочет. В атаку вас поведет. Собственным беременным примером, вперед животом…
— Живем, братцы… — другой солдат тем временем разобрал содержимое рюкзака. — Голодная смерть нам, благодаря батюшке, не грозит. Это как манна небесная — не было, и есть что поесть… Слава богу…
И он перекрестился, только спутал, как порой бывает, и перекрестился слева направо.
— Жалко, мусульмане сало с собой не носят, — сказал другой солдат. — Сейчас бы копчененького, мягонького… Я бы его лопаткой нарезал…
Этот солдат как раз оттачивал свою и без того острую малую саперную лопатку…
2. Старший лейтенант Александр Воронцов, командир взвода, спецназ ГРУ
— Отставить стрельбу!..
Я не мог не отдать должное мужеству бандитов и запретил своим стрелять им в спину. Пулеметчики, конечно, команду не слышали, но заметили, что мы не стреляем, и тоже воздержались. Они у меня парни понятливые.
Боевики не убегали с поля боя, они спокойно и почти величественно в смерть шли. В страшную огненную смерть… И пусть была на них злость, злость, наверное, уже на генетическом уровне, тем не менее посылать пулю в спину идущему в смерть было бы не просто неуважением к противнику. Это было бы неуважением к себе.
— Тоже хорошо придумали, патроны сбережем… Хотя теперь у нас с патронами и неплохо, — сказал младший сержант Отраднов.
Он не циник по натуре, это я хорошо знаю, но еще я знаю, что людям свойственно стесняться хороших, и уж тем более высоких поступков, но хвастаться при этом тем, что они сделали плохого. Не знаю, чем это вызвано. Но я на это с детства, с общения со сверстниками обратил внимание, и всегда помню.
Но все же недовольный взгляд на младшего сержанта я бросил. И Отраднов сразу глаза отвел. Понял, что не по делу ляпнул, и не к моменту. Такие поступки уважать следует, а не высмеивать. А совесть
