что происходит в столовой. И свет не включен.
– Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, – сказал Дима.
Он не касался ее, но стоял так близко, что Наташа чувствовала тепло и энергию его тела.
– И что? – дрогнувшим голосом спросила она.
Она не хотела, чтобы он притрагивался к ней, но в то же время ей нравилось, что он стоит рядом.
– Гена был мне не просто братом, – продолжал он. – Он был мне другом... Он обратился ко мне за помощью, и я должен был ему помочь. Но не успел. Этот Круча опередил меня...
– Я знаю, он угрожал Гене. Но почему ты думаешь, что он его убил?
– Потому что я видел его жену. Это роковая женщина, из-за таких убивают... Гена в нее влюбился, за что и был наказан... Я бы тоже мог в нее влюбиться...
– Неужели она так хороша? – ревниво спросила она.
– Не то слово, – отозвался Дима.
Он по-прежнему стоял позади Наташи, не смея или не желая прикоснуться к ней.
– Она старше тебя и выглядит не так молодо, как ты. Но есть в ней изюминка... Чувственная женщина, я бы даже сказал, эротичная... Была бы у меня такая жена, я бы убил из-за нее любого...
– Я хочу ее увидеть.
– Ты увидишь обычную красивую женщину. Но не почувствуешь ее притяжения, потому что ты не мужчина. А мужчины чувствуют самку, это природное, на инстинктивном уровне. Словами это не объяснить. Это прочувствовать надо.
– И ты чувствуешь самку? – поддавшись на провокацию, спросила Наташа.
– Да. Потому что самец... Может, и не такой яркий, как твой Гена, но мужская природа во мне сильнее разума. Я пытаюсь ее подавлять, и пока Гена был жив, это мне удавалось...
– При чем здесь Гена?
– При том, что я говорю о тебе... Я помню тот день, когда ты выходила за него замуж. Тебе тогда восемнадцать было, а мне шестнадцать. Ты такая красивая, такая взрослая, а я – глупый прыщавый юнец. Ты даже не представляешь, как я ревновал. Я представлял, как ты ложишься с ним в постель, как ты... Это было ужасно, я так мучился, даже хотел вскрыть себе вены...
– Это правда? – с замиранием сердца спросила Наташа.
– И эту правду я хотел бы забыть... Хотел бы, но не могу... Ты всегда была для меня идеалом. Даже самые красивые женщины проигрывали тебе... Но я слабак. Если Круча мог убить Гену из-за своей жены, то я не смог бы убить его из-за тебя... Но его нет, а ты рядом. И чувствую себя вором, который крадет из церкви святыни... Чувствую, но не могу ничего с собой поделать...
С приятным содроганием она ощутила, как его руки легли ей на плечи.
– Скажи, пожалуйста, чтобы я ушел, – попросил он.
– Уходи, – закрывая глаза, вяло сказала она.
Ей приятны были эти прикосновения, но еще больше нравилось чувствовать себя желанной женщиной. Она вдруг ощутила себя той восемнадцатилетней красавицей-невестой, на которую пускал слюни юный Дима Загорцев. Она хотела, чтобы ее любили, чтобы ею восторгались.
– Ты не просто скажи, ты потребуй, – прошептал Дима, опуская свои руки ниже, к ее локтям.
Наташа промолчала. Она не хотела, чтобы он уходил.
Сплит-система работала с избыточной мощностью – в маленьком зале кафе было чересчур холодно. Впрочем, Степана это остановить не могло. Узнав, что вор Боярчик пожаловал сюда отобедать, он незамедлительно выехал, чтобы своим присутствием наперчить ему блюдо.
Он подошел к Боярчику со спины. Его телохранитель попытался преградить путь, но шедший рядом Комов осадил его – одной рукой показал красные корочки, а другой схватил за шиворот и молча передал на руки Савельеву и Лозовому.
Степан видел, как напрягся законник. Но надо было отдать ему должное – он не запаниковал, головы не повернул навстречу опасности. И даже сделал большой глоток из запотевшего бокала с пивом.
– А кафе-то не очень, – насмешливо глядя на его стриженую голову, заметил Степан. – Что, деньги в общак зажимают или нынче все законные воры такие скромные?
– Ты кто такой? – отставив бокал в сторону, но не оборачиваясь, резко и жестко спросил Боярчик.
– Я твоя ментовская судьба, Данила Батькович. Подполковник Круча. Думаю, ты обо мне слышал...
Боярчик думал недолго.
– Ну, слышал, и что? – с апломбом в голосе отозвался он. – Мусор – он везде мусор...
Степан обошел стол, ногой выдвинул стул, быстро, но без излишней суеты присел. И тяжелым взглядом вперился в законника.
Было видно, что Боярчик прошел суровую школу выживания в уголовной среде обитания. Он не обладал могучей статью, но в нем чувствовался стальной стержень. И взгляд у него сильный, напористый. Он криво усмехнулся, принимая предложенную игру – явно был уверен в том, что сможет передавить мента взглядом. Но Степан все-таки его переиграл – сначала растопил уверенность в его глазах, а затем заставил отвести их в сторону.
– Не с той ноты знакомство начинаешь, – сказал он с высоты своего положения. – Словами мусоришь, нехорошо.
– Че тебе надо, начальник? – пришибленно огрызнулся Боярчик.
– Ничего. Познакомиться с тобой хотел. Ты, говорят, вор серьезный, планов у тебя громадье. Только ты не думай, что я тебе развернуться здесь дам. Если порядок будет, хорошо. Если беспредельничать начнешь, пеняй на себя...
– Это у тебя все по беспределу, начальник. А у нас все четко, все в цвет...
– Грубишь. А я грубых не люблю.
– А я, знаешь ли, телячьи нежности с тобой разводить не собираюсь.
– Телячьи нежности, говоришь?.. А я думал, ты знаешь, на чью землю попал. Но вижу, ничего не понимаешь... Тебе воры власть дали, но их постановы для меня не указ. И твоя власть для меня – тьфу... Так что не надо рога выставлять, Боярчик. А то ведь больно будет, когда их сломают...
– А ты мне, начальник, не угрожай. Меня на ментовской понт не возьмешь. Я, начальник, пуганый. Были на моем пути такие, как ты, тоже сломать хотели, а я ноги о них вытер и дальше пошел...
– Федот, деревянный с двумя «эн» пишется или с одной? – насмешливо спросил Степан, обращаясь к своему заместителю.
– Если это исключение, то с двумя. А если это дуб с одной извилиной, то хоть с тремя напиши, все равно тупить будет...
Боярчик нервно закусил губу.
– Тупить – не в его интересах, – сказал Степан, пристально всматриваясь в него. – Ему же дела здесь делать, братва жестко спросит, если его здесь прокатят как последнего баклана... Вот мы ему сейчас вопрос зададим, а он нам ответит. Правда, Данила Батькович?
– Правда, – зловредно ухмыльнулся вор. – У тебя своя правда, начальник, у меня своя. И не напрягай меня своими вопросами, только время потеряешь...
– Ну что ж, время у нас на вес золота, – поднимаясь со своего места, сказал Степан. – Терять его не будем. А тебе мой совет, пораскинуть мозгами над своим поведением. Если одумаешься, дашь знать. Встретимся, поговорим... Времени на размышления у тебя много, целых два дня. Не будь деревом, Боярчик.
Круча забрал свою свиту и ушел, оставив вора в напряженном раздумье.
Напрасно Наташа пыталась удержать слезы. Увидев Гену в гробу, она разрыдалась, размазывая по лицу слезы и потекшую тушь.
– Ну, не надо, не надо, – успокаивал ее Паша, бережно придерживая за плечи. – Слезами горю не поможешь, а тебе держаться надо. Чтобы достойно проводить мужа в последний путь...
– Я не хочу, чтобы он уходил, – мотнула головой Наташа.
