грудобрюшная преграда – диафрагма. Она сейчас плохо различима. Проткнем ее, чтобы выпустить воздух в грудную полость. Теперь она отчетливо видна. Смотрите: два этажа разделены диафрагмой, которую прободают нисходящая аорта, нижняя полая вена и пищевод.
Потом он добрался до маленького котеночьего сердчишка и показал нам предсердия и желудочки и множество артерий. Для собственного удовольствия он называл их еще и по-латыни.
– Удаляем сердце и рассмотрим гортань, ход трахеи, ветвление ее на бронхи и легкие…
Было слышно, как в доме Надя играет на пианино гаммы. В соседнем саду варят варенье; детский голос кричит: «Васенька, беги сюда как можно скорее, бабушка пенок даст».
С реки, которая протекала неподалеку за садом, неслись радостные визги купавшихся мальчишек. Ах, хорошо бы сейчас выкупаться!
– Теперь приступим к рассмотрению кишечного тракта и связанных с ним органов. Длина всего кишечника в пять – восемь раз больше длины тела. Длинный прямой пищевод приводит к желудку – ventriculus. Место впадения пищевода находится посредине малой кривизны…
В беседку сквозь щели в крыше пробивались лучи солнца, золотыми зайчиками скользя по растерзанной кошачьей требухе, от которой неприятно пахло. По ней уже ползали зеленые мухи. Удивительно, как быстро они пронюхивают, где падаль.
«Бедняга Тульп – весь щетиной оброс, ему, наверно, и побриться некогда, а мы еще с анатомией к нему привязываемся. А скучное, в сущности, это занятие. Почти все из слышанного мы и раньше знали. В учительской, в углу, стоял скелет на подставке, и, когда там не было учителей, многие из нас, бывало, забегали потрясти его за руку. В старших классах по шкафам были расставлены муляжи человека без кожи, со всеми мышцами и разрез туловища с открытыми легкими, сердцем, желудком и всеми внутренностями. Зачем надо было душить котенка?»
Тульп посмотрел на часы и заторопился:
– Ну-с, я побежал.
И ушел.
Кадет принес лопату, и мы зарыли останки котенка в углу сада. Андрей запел гнусавым голосом:
Андрей был добрый малый и хороший товарищ, но совершенный зулус. Придет, бывало, ко мне, пересмотрит все книжки на этажерке и скажет: «А у нас в корпусе таких книг читать не позволяют». – «Так возьми почитай». – «Понимаешь, совершенно нет времени».
Схоронив котенка, мы отправились на реку купаться, а заодно помыть клеенку и Митины хирургические инструменты.
Я спросил Андрея:
– Неужели тебе не противно было его душить?
– Нет, серьезно, без юнкерской чепухи…
– Раз надо, так о чем философствовать!
Притворяется, конечно, «силу воли» показывает.
Когда мы вернулись, Надя встретила нас в саду с заплаканными глазами:
– Какие вы все противные, видеть вас не могу!
– Не горюй, Надюха, – сказал Андрей. – Его уже приняли в кошачий рай как мученика науки.
– Дурак! – крикнула Надя. У нее брызнули слезы, и она убежала, зажимая рот.
– Вот психопатка, – сказал Андрей. – Пойдем, в лапту, что ли, схватимся?
Но играть нам что-то не захотелось, и мы с Агафоном пошли по домам. Пропащий день! И этот несчастный котенок, и с Надей нехорошо получилось.
– А все-таки зря загубили котенка, – сказал я. – Что мы узнали нового? Все эти премудрости нам по картинкам давно известны.
– Нет, почему же? Я почерпнул кое-что. Мне приучаться надо. Я сам готовлюсь подвизаться на этом поприще.
– Черт с ним, с поприщем, еще успеешь наподвизаться. Нет, зря загубили котенка!
– Вот уж не думал, что ты такой сентиментальный. Это на тебя Надины истерики повлияли. А как же вивисекция? Наука требует жертв.
– Может быть, ты и прав, а все-таки противно.
Изгнание беса
Как-то в конце лета зашел ко мне мой приятель Санёка. Я сидел дома и перебелял для учителя- словесника женской гимназии его философский трактат.
– Бросай свою философию, пойдем к монахам. У них нынче после вечерни будут кликушу отчитывать. Любопытно.
– А кто сказал?
– Забегал Федька Рытов, божился, что не врет.
Федька, Санёкин сосед, ушел недавно ради легкой жизни с согласия своего отца-столяра в монахи, но по старой памяти все таскался домой. Монастырский устав у них в скиту был еще не строг, кельи для монахов стояли прямо в лесу, и даже забора кругом не было.
