древляне будто бы закричали Ольге: «Ура, с нами бог!» Я не удивлялся этой странной манере, потому что уже раньше знал, что по кадетским традициям полагалось лучше пороть ахинею, чем молчать. Ахинеи набралось столько, что мне стало жутковато: где же такого оболтуса натаскать к экзаменам за оставшиеся три месяца? Наше собеседование походило на диалог глухих или сумасшедших; на каждый вопрос я получал нелепый ответ, и порой мне начинало казаться, уж не валяет ли мой ученик просто-напросто дурака?
Да нет: вот про эпоху Петра Великого он отвечал почему-то весьма порядочно и даже неожиданно блеснул кое-какими сведениями сверх учебника.
– Кабы вы всю историю так знали! – сказал я.
Пьер самодовольно хмыкнул:
– Я знаю кое-что, чему в школе не учат. Ведь мой предок – стрелецкий старшина Федор Ширинкин – участвовал в заговоре Цыклера против царя Петра Великого, за что и был казнен в Москве на Красной площади. И вообще наш род очень древний и знаменитый в истории. Герб Ширинкиных: в голубом поле – лестница и три гранаты, намёт акантовый золотой, подложенный красным. Вы знаете, что такое намет?
– Нет, признаться, гербами я мало интересовался.
Пьер презрительно умолк, надувшись от спеси. Он был доволен, что «осадил» меня с моей школьной премудростью. Его язык, воспользовавшись рассеянностью хозяина, вылез и разлегся на губе.
«Нет, шалишь, не будет твоего верха надо мной», – подумал я и сказал:
– Запишите небольшой отрывок.
У меня за три года педагогической практики в памяти скопилась куча диктантов, которые я знал наизусть. В сущности, не мое дело было проверять его познания в правописании – на то у него был словесник, но я выбрал нарочно диктант географического содержания, чтобы он не заподозрил подвоха. Я начал диктовать отрывок из «Фрегата „Паллады“ о встрече со смерчем:
– «Зарядить пушку ядром!» – кричит вахтенный…»
Отрывок был невелик, но Пьер наделал в нем кучу орфографических ошибок. Я подчеркнул их красным карандашом и вернул листок с бесстрастным лицом неподкупной педагогической Фемиды. Демонстрация была убедительной: Давид победил Голиафа.
Постучавшись, вошел слуга с зажженной лампой и пригласил меня вниз:
– Барин просит вас к себе.
Кабинет Ширинкина-отца был похож больше на моленную. В углу в три ряда стояли иконы в богатых ризах. Перед некоторыми горели цветные лампадки, хотя день был будний. У стола сидел грузный мужчина лет пятидесяти пяти. Толстая короткая шея, бычий взгляд из-под тяжелых век. В коротко остриженных волосах пробивалась седина, квадратная борода была железного цвета.
Он встал, принял мою руку в широкую ладонь и поклонился чуть не в пояс. Заботливо усадил меня и, усевшись напротив, осведомился, как поживает мой папаша и много ли у него работы. Куда собираюсь я поступать после окончания реального училища? Не мешают ли моим успехам репетиторские занятия?
Какой добрый, какой любезный, какой отзывчивый слон, даже в это вникает! Вот какие бывают настоящие-то аристократы!
– Вы не курите?
– Нет, не курю.
– Это похвально, я в полку курил, а теперь вот тоже бросил. Ну, а как, на ваш взгляд, обстоят дела у Пети с науками? (Он назвал сына Петей, и это мне тоже понравилось.) Хватит ли времени подготовить его к экзаменам?
Я сказал, что думал. Ширинкин вздохнул:
– Да, да, я понимаю: трудновато, много запущено. Будем надеяться на божью помощь! Его святая воля! Все в руках всевышнего!
Он обернулся к своему иконостасу и осенил себя широким крестным знамением.
Разговор наш подходил к щекотливому пункту. Уроки я давал уже третий год, но всегда терялся, когда спрашивали о плате.
– А сколько желаете вы получить за ваши труды?
Я проглотил слюну и неуверенно назвал цифру, назначенную директором. Ширинкин поглядел мне ласково в глаза и потрепал по колену.
– Ну, я думаю, что мы с вами поладим, – сказал он… и предложил ровно половину.
Этого я никак не ожидал и промолчал. Молчание мое было принято Ширинкиным за согласие.
– Так с богом, в добрый час! Передайте мое почтение вашему батюшке!
Я вышел на улицу. Были синие сумерки. По Московской улице катались на рысаках, запряженных в легкие санки, молодые купчики. Между двумя яркими, единственными в городе керосино-калильными фонарями гуляли молодые люди и барышни. Падал легкий снежок.
Я был недоволен собой и ругал себя тряпкой. Я не умел показать твердости характера. Я должен был сказать жестко и непреклонно: «Нет, я не согласен» – и с достоинством уйти. Оробел, брат, перед барской наглостью! Сколько тебе, любезный, за труды? Сколько пожалуе-те-с! Экая бычья морда у этого Ширинкина: настоящий Минотавр! Ну, если он Минотавр, то ты-то, братец, в Тезеи не годишься. Да какой там Минотавр, просто Собаке-вич; как он ловко, по-маклацки меня обставил! Что ж, дураков надо учить, а эти люди таким вот образом округляют свои капиталы!
Дома ждал меня мой друг Сашка. Он сидел у катка и разговаривал с отцом. Я передал отцу поклон от богомольного Ширинкина.
– Обходительный господин, – отозвался отец. – Прижимист малость, но зато – хозяин! Имение у него под Салтыковкой – богатейшее!
