В заключение публикации интервью с Барковым я успел напечатать в «Новых известиях» свою статью «Политура отпускается после 11», где, помимо небольшого дополнения к интервью «Метла Маргариты», я подводил и некоторые итоги этим исследованиям Баркова и пытался хоть сколько-нибудь смягчить удар по мозгам неподготовленного к восприятию столь неожиданной точки зрения читателя. Привожу статью здесь с той же целью.
Сюда же я поместил 'ответ' Баркова Николаеву, поскольку он в том же жанре интервью, а также интервью с Петраковым. Его тематика – тоже пушкинская мистификация, хотя и несколько иная, а вместе с интервью Баркова и моими статьями о Лацисе оно дает наглядную картину сегодняшнего состояния нашей пушкинистики.
КТО УТОПИЛ НЕВИННУЮ ОФЕЛИЮ
НЕ ЛЕЖАЩИЙ В СВОЕЙ МОГИЛЕ
ШЕКСПИР – ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ
ПУПОК ЧЕРНЕЕТ СКВОЗЬ РУБАШКУ
УРОК ЧТЕНИЯ
МЕТЛА МАРГАРИТЫ
ПОЛИТУРА ОТПУСКАЕТСЯ ПОСЛЕ 11
ПОСЛЕДНЯЯ ИГРА АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА
© А.Н.Барков, В.А.Козаровецкий – тексты интервью.
© Н.Я.Петраков, В.А.Козаровецкий – текст интервью.
© В.А.Козаровецкий – текст статьи.
КТО УТОПИЛ НЕВИННУЮ ОФЕЛИЮ
Если Шекспир – величайший писатель мировой литературы и на этом именно основании назван человеком тысячелетия, то 'Гамлет' – несомненно центральное произведение шекспировского наследия. Есть в нем некая тайна, казалось бы, недоступная рациональному пониманию и веками заставлявшая читателей и зрителей, актеров и режиссеров снова и снова вчитываться в этот текст и вглядываться в маски его персонажей. И вот через четыреста лет, на стыке веков и тысячелетий нашелся наконец человек, проникший в эту тайну и давший миру ее конгениальное объяснение. Человек этот – философ и аналитик, литературовед-структуралист Альфред Николаевич Барков.
Исследуя структуру 'Гамлета', он обнаружил, что это произведение построено как мениппея (роль рассказчика отдана отрицательному персонажу, который, с целью обелить себя, извращает имевшие место в действительности события и факты) и что в тексте этого произведения дан ответ и на вопрос, кто скрывался под псевдонимом 'Шекспир': 'таннером, не лежащим в своей могиле', был сын королевы Елизаветы, гениальный поэт и драматург по прозвищу 'таннер' Кристофер Марло, смерть которого инсценировали. Тайна шекспирова авторства оказалась тесно связанной с политической ситуацией и безопасностью страны.
Наш корреспондент Владимир Козаровецкий взял у А.Н.Баркова обширное интервью, текст которого мы и предлагаем читателям 'Новых известий'.
НАМ ВРАЛИ 400 ЛЕТ
В.К.:Альфред Николаевич, ваш интерес к 'Гамлету' вряд ли нужно объяснять – и все же: что именно заставило вас внимательнее других вчитаться в этот текст?
А.Б.: Наличие в тексте 'Гамлета' таких противоречий, которые никак не согласовываются с нашим представлением о Шекспире как о гении, – причем они бросаются в глаза, они видны, что называется, невооруженным глазом. Об этих противоречиях писали многие исследователи творчества Шекспира; например, Нобелевский лауреат Т.С.Элиот назвал их 'отсутствием объективного соответствия' и отмечал, что они резко снижают художественные достоинства 'Гамлета'.
В.К.: Вы можете привести примеры таких противоречий?
А.Б.: Да, конечно. Чтобы не казалось, что я 'отлавливаю блох', приведу три таких несоответствия в фабуле из обозначенных А.Аникстом – по его книгам училось не одно поколение студентов филфаков в СССР и России:
1. В первом акте Гамлету 20 лет, а в пятом – 30, хотя времени между этими актами проходит всего ничего.
2. Друзья Гамлет и Горацио встречаются так, словно они давным-давно не видались, но они оба учатся в Виттенберге и, следовательно, за два месяца до встречи оба были там; по получении известия о смерти короля Горацио должен был бы выразить другу соболезнования и они вместе должны были бы отправиться в Англию.
3. Они оба прибыли на похороны короля, находились все это время в Эльсиноре – и за два месяца ни разу не встретились, что просто невероятно.
Я бы к последнему пункту добавил: еще более невероятно, что они не виделись на похоронах и разминулись у гроба короля.
Есть и другие вопиющие противоречия, о них неизбежно зайдет речь, но даже этих достаточно для того, чтобы усомниться в том, что мы понимаем замысел Шекспира.
В.К.: Вы хотите сказать, что у этих противоречий есть смысл, что Шекспир их задумал и ввел в текст сознательно?
А.Б.: Именно так. Но здесь, как бы мне ни хотелось обойтись без использования литературоведческих терминов для газетного интервью, придется все же кое-что назвать 'своими именами': если мы интуитивно воспринимаем 'Гамлета' как гениальное произведение, несмотря на наличие такого рода грубых 'ошибок' автора и фабульных несоответствий, значит 'драма' 'Гамлет' фактически является романом-мениппеей, и все противоречия в ней – не ошибки автора, а художественное средство.
В.К.: Не поясните ли вы для нашего читателя, что такое 'мениппея'?
А.Б.: Мениппея – производное от Менипп, имени рассказчика-персонажа древнегреческих сатир, от лица которого велось повествование. Чтобы это было понятней, приведу близкий нам по времени пример: какой-нибудь 'выпускник кулинарного техникума' безусловно не воспринимается нами как автор текста, хотя герой говорит 'я'.
В.К.:Вы хотите сказать, что рассказчик в 'Гамлете' – не Шекспир?
А.Б.: В том-то все и дело. 'Гамлет' – такая же мениппея, как и эти юмористические миниатюры, но рассказчик у Шекспира, являясь как бы его 'соавтором', пытается скрыть свою композиционную роль, выдать 'свое' творение за произведение Шекспира. Будучи участником событий, в которых он играет неблаговидную роль, он так ловко скрывает правду о них или искажает ее, что читающая публика вот уже 400 лет верит ему, а не Шекспиру. 'Истинный' характер событий можно уяснить только когда мы поймем, кто из персонажей ведет этот скрытый рассказ и какие мотивы побуждают его врать. А информация об 'истинных' событиях в таких текстах по закону жанра содержится обязательно; как ни парадоксально, она скрывается как раз за теми вопиющими противоречиями, о которых шла речь.
В.К.: И кто же рассказчик в 'Гамлете'?
А.Б.: Разумеется, я мог бы сразу назвать его – да и в тексте 'Гамлета' есть прямое указание. Но мне кажется, было бы интереснее для читателя догадаться самому. Я уверен, что мы не успеем закончить наш
