Мусенька, – тут же люди. Он не будет голодать. Мы ему будем высылать деньги туда. Каждый месяц. Ну успокойся, Мусенька».
Жозефина тоже тогда подумала: «Действительно, тыщи, наверное, огребает, а своему ребенку рубль пожалел!» Потом Светлана стала думать об Игоре Мартьянове. Как он отличается от всех мужчин, каких она знала до сих пор! Да не только Мартьянов, и Митрич тоже, хоть и влюбился в нее с первого взгляда, что, конечно, не ускользнуло от Светланы. Люди, с которыми теперь судьба свела Скрипичкину, по-иному смотрели на вещи, да и поступки у них были совсем другие. Все это настораживало Светлану и заставляло ее сдерживаться, хотя внешне как будто ничего в ней и не изменилось.
Светлана вспомнила о матери, о квартире, и ее мысли потекли по привычному руслу. Вспомнила она и о скандале, который устроила мать в общественной приемной горисполкома. Мама Скрипичкина топала ногами и кричала так, словно торговала рыбой на приморском базаре. Она, как и Куренковская Мусенька, нисколько не смущалась присутствием незнакомых людей, занятых делом,
– Жозефиночка, милая, – причитала она, обнимая и целуя Светлану, – ну что ты им сделала? Не хулиганила, не воровала – в чем же дело? Я не понимаю. Не работала?! Так не на их же ты счет живешь! Хамство какое! Оторвать ребенка от матери! Доченька моя, как отбудешь свой срок, сразу же приезжай – я тебя замуж отдам. Официально! Пусть они тогда посмеют сунуться к замужней даме!
Как давно и недавно это было! А сейчас лежит она на кровати и не знает, куда себя деть.
«А что, если действительно выйти замуж? Не надо будет жить в этой палатке, идти варить обед каким- то монтажникам». Светлана попыталась представить себя 8 роли жены Мартьянова. «Интересный. Непьющий. Спокойный. Хорошо зарабатывает. Да, а сколько платят техникам?»
Светлана вздохнула: «…разве такие люди, как Мартьянов, берут в жены таких, как я?»
Но тут же в ней заговорила Светлана прежних лет, и женское достоинство, запрятанное глубоко-глубоко в душе, восстало:
«А чем я плоха? Чем я хуже других?!» Но тут же новый спад в настроении: «Да, хуже всех. Я дрянь. И правильно поступает Мартьянов, что плюет на меня. Господи! Хоть бы какой-нибудь живой человек обо мне вспомнил!»
Митрич, словно подслушав мысли Светланы, пришел вовремя, и девушка приветливо встретила застенчивого великана.
– Ты больна, Светлана? – укрощенный бас Митрича за стенкой палатки вибрировал, выдавая волнение.
– Это ты, Гриша? Входи, входи.
В проеме палатки показалась огненная голова, и глаза Митрича тревожно забегали по помещению, остановились на Светлане.
– Простыла? Тебе плохо?
– Немножко, – зажав ладонями голову, слабым голосом ответила Светлана, – вот тут что-то стучит, – показала она на правый бок и
устало прикрыла глаза. Потом подняла голову
с подушки.
– Да ты лежи, лежи, зачем встаешь? – встревожился Митрич. – Может, врача из поселка вызвать? Я мигом!
Светлана покорно легла и снова закрыла глаза.
– Не надо врача, – произнесла она. – Гриш, а что там про меня Мартьянов говорил? Ругался?
– Что есть, то и говорил.
– Как, что есть? – испугалась Скрипичкина.
– Ну, что ты больная…
– А-а, – вздохнула Светлана. От Игоревой неправды ей почему-то стало спокойней на душе и не захотелось больше никого видеть, я
никого слышать. Даже Митрича. – Ты иди, иди, Гришенька, вари обед, а я постараюсь уснуть, может, мне легче станет, – и Светлана повернулась к полотняной стенке.
Волков с минуту потоптался на месте и, глубоко вздохнув, тихонько вышел из палатки .
Глава шестая БЛОК, ЕВТУШЕНКО И ПУШКИН
– Пи-ить, пи-ить,- просит какая-то пичуга.
Игорь свинчивает пробку с фляжки и жадно глотает тепловатую воду. На какую-то долю секунды становится легче.
– Пи-ить, пи~ить, – не унимается пичуга.
Пить? Да, надо пойти и дать напиться этому
пижону. «Пижон», Жорка Лукьяненко, просто-напросто забыл свою флягу в палатке, а без воды попробуй в такую жару!
Игорь из-под ладони всматривается в квадраты вырытых ям. Где-то здесь должен быть Лукьяненко. Третий день возится он со своей ямой и никак не может ее одолеть. То ему помешала мозоль, которую он натер ровно через пять минут после того, как взял лопату в руки, То грунт, который в его яме оказался крепче, да казалось, что голос светится. так исполнять Блока мог только талантливый артист, а что это был Блок, Игорь ни на секунду не усомнился, он узнал поэта по строю мысли, по душевной интонации. Чтец продолжал:
Женщины с безумными очами,
С вечно смятой розой на груди!
Пробудись!
Пронзи меня мечами…
Игорь заглянул в яму и встретился глазами с Лукьяненко. Одну секунду длилась пауза, я совсем другой голос, словно в яме находился второй человек, ядовито и насмешливо спросил:
– Подглядываете, товарищ начальник. Неэтично с вашей стороны.
– Да нет, я слушал, – словно оправдываясь, ответил Мартьянов и в свою очередь спросил:
– Блок? Раннего Блока читал?
– Блока. А вы, товарищ техник, даже знаете, что на свете существовал такой поэт?
– В школе проходил, – ответил Игорь, пропуская иронию мимо ушей. – А ты знаешь, чьи вот эти стихи?
И он без всякого перехода продекламировал:
Выходи на балкон.
Слышишь -
гуси летят.
Как тогда?
Как тогда!
Время к старости, брат…
Нет,
я в старость не верю,
на крыльях держись!
Верю в жизнь,
верю в смерть
и опять снова в жизнь…
– Чьи? Говори быстрей!
– Маяковского, – Неуверенно произнес Лукьяненко, угадывая знакомую со школьной парты поэтическую лесенку.
– Не знаешь. Владимир Луговской.
