– А какие женщины вам нравятся? – собравшись с духом, выпалила я.
– Уф-ф-ф, – по-французски раздул он щеки и выпустил воздух, выдерживая паузу. – Ну, видите ли, у меня здесь нет стереотипа. Если взять, к примеру, актрис, то у Вивьен Ли я выделяю ее прекрасные глаза, у Софи Лорен – красивую грудь, у Шарон Стоун – изумительную фигуру, а Сьюзен Сарэндон – умная, тонкая натура с богатым внутренним миром. В каждой женщине есть свой, неповторимый шарм...
– Скажите, Жерар, а если все вами вышеперечисленное – и глаза, и грудь, и фигура, а самое главное – бездонная душа – соединяются в одной женщине?! – с наигранным надрывом воскликнула я. – А... счастья нет?
И тут он внимательно на меня посмотрел.
– Как я понимаю, вы намекаете на себя? – и окинул меня с ног до головы еще более пристальным взглядом. Хорошо, что я была в пальто. До щиколоток.
Мы спустились в метро, продолжая диалог на заданную тему.
Подруга все это время отрешенно улыбалась, понимая, что отступает на задний план. Но вклиниться, увы, было уже некуда.
Напоследок, нехотя выходя из вагона на своей станции, она предложила встретиться еще раз. Всем троим. Мы с Жераром согласно закивали, душевно с ней попрощались и продолжили свой путь вдвоем. Он жил в двух остановках от моего дома.
– Зайдем ко мне? – неожиданно предложил он, когда поезд подъехал к его станции.
Я не была готова к такому стремительному развитию событий.
– Ну, как хочешь, – тем же тоном отреагировал он на мой отказ, – я тебе позвоню...
Удивительно, но это прозвучало не вопросом, а именно утверждением. Наверное, у них так принято. У французов.
Пролетело четыре дня. Я работала над очередным редакционным заданием.
...Помню, как несколько лет назад на негнущихся ногах шла по коридорам Останкино, чтобы взять свое первое интервью. Меня, начинающего корреспондента без специального образования, кинули как слепого котенка в бурлящий океан профессии с захватывающим дух названием «журналист», не поинтересовавшись даже, умею я брать интервью или... Впрочем, «или» не существовало. Мой добрый дядя помог мне устроиться в популярный еженедельник, отрекомендовав мое перо как «быстрое», «легкое», «энергичное», и ему поверили на слово. Да и как ему, известному деятелю культуры, могли не поверить? А он просто очень верил в меня, вот и дал мне возможность для самореализации.
«Тебе надо писать, Анюся, – говорил он мне, – научными статьями в наше время ты себя не прославишь и тем паче не прокормишь. Я вижу твой потенциал не только в науке. Ты интересная, разносторонняя девушка, и рано тебе зарывать свою молодость в архивах Ленинки».
Я слегка посопротивлялась, доказывая необходимость своей диссертации для всего прогрессивного человечества, но недолго – в душе я понимала его правоту. И вот – смело ринулась осваивать новые высоты.
Но когда в первый же рабочий день я с ходу получила задание взять интервью у корифея тележурналистики Владимира Цветова, мои лихость и задор неожиданно куда-то испарились... Почему-то меня никто и не собирался просвещать, КАК это делается: с чего надо начинать и чем заканчивать, как должны придумываться и задаваться вопросы, каким образом отлавливается нужный персонаж и чем его заманивают в коммуникационную ловушку... Тогда я изо всех сил постаралась замаскировать на лице смятение – напротив, изобразила полную боевую готовность и, поразмыслив, пошла своим, исследовательским путем.
Самым сложным, казалось, было добыть его номер телефона и договориться о встрече. К счастью, благодаря многочисленным дружеским связям осуществить это удалось всего за полдня. Вооружившись ручкой и блокнотом, я рванула в Останкино к назначенному времени, но по мере приближения к кабинету интервьюируемого ноги все больше деревенели и начали едва ли не заплетаться.
Цветов встретил меня доброжелательно, сразу предложил сесть. Моя открытость была мне порукой.
– Вы не против, если я буду за вами записывать? Дело в том, что это – мое первое интервью, я не успела раздобыть диктофон... и... очень волнуюсь! – выпалила я с неподдельной искренностью.
– Не беспокойтесь, – понимающе улыбнулся он, – я буду говорить медленно.
Как выяснилось позже, далеко не все обладали благородством и деликатностью Цветова. Мой следующий интервьюируемый – телеведущий Бирман – при попытке записать его ответ в блокнот отчитал меня за неподготовленность как девочку-двоечницу и предложил прийти в другой раз – уже во всеоружии. Он был на поколение моложе Цветова и не столь знаменит, но, вероятно, сам считал себя фигурой настолько значительной, что даже мою просьбу говорить помедленнее посчитал оскорбительной.
Я стойко пережила все свои первые ошибки и поражения.
Блестящего В. Цветова я до сих пор вспоминаю с благодарностью, чего не могу сказать о Бирмане, следующего свидания с которым, разумеется, не состоялось. Даже сейчас, встречаясь на разнообразных тусовках, я делаю вид, что впервые вижу его и якобы совсем не узнаю. Допускаю, что это выглядит по- детски глупо, но чувство унижения и тех комплексов, которые я приобрела вследствие общения с этим персонажем и от которых избавилась лишь после десятка последующих успешных интервью, вряд ли возможно забыть...
Однако я отвлеклась. Свою авторскую программу, о которой мы тогда беседовали с Цветовым, он передал преемнику, к которому меня и отправил в начале этой недели мой редактор. Расшифровав пленку, я схватилась за голову.
– Дорогая, сочувствую, – сказала коллега по цеху после того, как я дала ей прослушать кусок записанного безобразия. – Тебе надо или оставить все как есть, ничего не меняя и не редактируя, тем самым выставив его полным дураком, либо причесать текст до неузнаваемости. Нехилая работка тебе предстоит!
Она оказалась права. Материал нужно было сдавать во вторник. То есть уже на следующий день. Изрядно попотев, мне пришлось убрать из двухчасового разговора три четверти пустой болтовни и словоблудия, в собственной интерпретации передать «непричесанные мысли» молодого телеведущего и, наконец, пригладить то, что осталось, пытаясь найти, осознать и сохранить основную мысль.
– Аня, вы – гений, – позвонил мне герой моего репортажа после прочтения готовой статьи. – Я даже не подозревал, что так умно и складно выражаюсь!
19.30. Решила вознаградить себя за проделанную работу.
Зашла в магазин и купила цыпленка. До зарплаты оставалось несколько мучительных дней, и потому ни на что другое денег уже не хватало. Облизнувшись на маринованные грибочки, мясистые розовые помидоры, ароматную черемшу и роскошные пирожные в желе, пошагала домой с одним цыпленком.
20.00. Натерла добычу солью, чесноком и перцем, кинула ее в кипящее масло на сковородку под груз. Славный 8-килограммовый булыжник достался мне от предыдущих жильцов. Обычно он выразительно лежит на кухонном подоконнике, вызывая неизменные вопросы гостей: «А это что?» или «А это для чего?».
Я люблю отвечать вопросом на вопрос: «А вы как думаете?»
Ответы порой поражают своей неординарностью, но чаще всего оказываются верны. Булыжничек действительно служит мне грузом и для лучшей сцепки склеиваемых поверхностей, и для квашения капусты, и конечно же для жарки цыплят.
Пока моя распластанная жертва шкворчала на сковороде, издавая дразнящие запахи, я готовила салат. В него, как правило, у меня идет любое овощное, которое я нахожу в холодильнике.
Сейчас пригодились кусок сырой капусты, морковка, пара редисок, соленый огурец, луковица, нарезанная кольцами и вымоченная в трех водах, и даже полбанки салата «Дальневосточный» (из морской капусты). Ах, как хорошо было бы добавить еще и помидорчик! М-да-а...
21.30. Все равно это был пир. Я даже допила красное вино, оставшееся от визита Кольки – давнего поклонника, безнадежно влюбленного в меня со времен пионерского лагеря. Он периодически наведывался в гости. В основном когда ссорился с женой. Видимо, чтоб пощекотать себе нервы непременно
