прямо с порога не проходят на кухню.
Она, кухня, издревле служит местом для приготовления пищи. И только. Трапезничают в столовой. Отдыхают и общаются в гостиной. Особы важные – в каминной. Ну, или в кабинете. Где захочется. Кроме спальни и кухни. Эти места – святая святых любого дома.
У нас все иначе. Где бы в квартире ни располагалась кухня, всех всегда тянет туда как магнитом. Даже если она размером с санузел. Кухня обладает фантастической способностью растягиваться до нужных размеров – в ней всегда можно разместить любое количество желающих. И дело даже не в исторической подоплеке российских граждан утолять здесь свою главную физиологическую потребность. Дело в традиционной для моих сограждан необходимости тесного душевного контактирования.
А в гостиной или, например, в каминной такого контакта, как ни старайся, достигнуть не получается. У наших граждан.
Почему иностранный гость с ходу прошел на кухню, как и все мои соотечественники, так и осталось для меня загадкой.
Итак, он уселся за стол, окинул его цепким взглядом и после вступительного «Какая красота!» принялся комментировать:
– Так, это сало? Его я не ем. А это? Колбаса? Не люблю. А это что? Что это? Капуста?
– Это не простая капуста, а морская, – задетая за живое его манкированием, парировала я. – Это водоросли. Очень полезные, между прочим. При склерозе и вообще...
Похоже, это на него подействовало.
– Ну хорошо, – кивнул он. – Цыпленка я люблю, – и подвинул блюдо к себе.
Вина при нем не было. Забыл? Не успел? Тетя рассказывала, что наша славянская привычка не приходить в гости «с пустыми руками» абсолютно не свойственна французам. Получается, что и я вполне могла бы явиться к нему без «бутылочки»... Жаль, что убедилась в этом лишь теперь.
– О, какая прелесть! – Он разлил «калгановку» по рюмкам и посмотрел свою на просвет.
Цвет ему понравился. Мы чокнулись и выпили. Он откинулся на стуле, закинул ногу на ногу и уперся плотоядным взглядом в вырез на моем свитере.
– Ты имеешь любовника? – был задан бесцеремонный вопрос.
Хорошо, что жизнь научила меня владеть собой и быстро реагировать на любые выпады.
– Да, только что ушел один... Прямо перед твоим приходом. А следующего я жду после, ближе к ночи.
Ответ его, однако, отчего-то не смутил.
– Ты была замужем?
– Была.
– Почему развелась?
Мне совершенно не хотелось обсуждать эту все еще болезненную для меня тему, о чем я ему и сообщила.
– А у тебя во время брака были любовники?
– Конечно нет! – запальчиво ответила я.
И гордо подкрепила: – Я моногамна!
– Фу, – сморщился он. – Как это скучно!
– Скучно – что? Хранить верность? А у вас это не принято?
– Конечно нет. Адюльтер – это прекрасно! Мой брак ничуть не сковывает меня в желании обладать другими женщинами. – Его глаза горели огнем.
– То же самое ты позволяешь своей жене? – ехидно спросила я.
– Я не запрещаю ей этого. Если она не будет привлекательна для других, то и меня рано или поздно перестанет волновать!
К моему счастью, зазвонил телефон.
Я вышла в коридор и сняла трубку. Звонил Женька. Мы поссорились месяца два назад, и я была уверена, что видеть его никогда больше не захочу. А услышав голос – такой далекий, но именно в эту минуту неожиданно показавшийся самым родным, – испытала смутные угрызения совести. Он справлялся обо мне, я с искренним удовольствием отвечала на его вопросы и... почти забыла о своем госте.
Устав ждать, Жерар подошел ко мне сзади и поцеловал в шею. Я отстранилась. Он поцеловал снова. Оборвав разговор с Женькой, я резко повернулась к Жерару. Он круто развернул меня назад и, не дав опомниться, умело положил свои ладони мне на грудь.
– Жерар, – воскликнула я, убирая его руки, – я так не люблю!
– Хорошо, – спокойно ответил он, – давай так, как любишь ты.
Я перевела дух и плюхнулась в кресло напротив него.
– Я люблю... когда за мной ухаживают! – выпалила как пылкая гимназистка.
Он удивленно приподнял бровь:
– А я что делаю?
Так. Пришло время разобраться в определениях.
– Что, по-твоему, означает «ухаживать»?
Полное непонимание ситуации... Но его ответ поразил еще больше:
– То, что я пришел к тебе! То, что ты мне симпатична! Что еще тебе нужно?
Если бы я умела свистеть, я бы присвистнула. И это говорит мне не соседский алкаш Вася, а образованный, рафинированный, пахнущий дорогим парфюмом мужчина?! К тому же француз!
– И ты считаешь, что мне этого достаточно?
– А чего тебе недостает?
Странно объяснять очевидное. Очень странно. Но я попытаюсь:
– Я люблю, когда мне дарят цветы.
– «Цветы...» – издевательским тоном передразнил он.
– Да, цветы. И еще когда меня приглашают в ресто...
– ...раны, – закончил он за меня (снова с издевкой).
– Да. И когда не хватают с первого свидания за грудь.
И тут Жерар разозлился.
– Значит, ты – дура, – констатировал решительно и безапелляционно.
Я задохнулась от обиды:
– Почему так грубо?
Он подошел ко мне и погладил по голове:
– Ой, как грубо!
Наклонившись, чмокнул в нос:
– Ой-ой, как грубо...
Сама не заметила, как снова очутилась в его объятиях.
Но снова решительно и принципиально высвободилась.
– Послушай, – примирительно сказал он, – через три часа я улетаю в Алматы, у нас очень мало времени.
То есть он давал мне последний шанс. А я – может, и впрямь дура? – ну никак не спешила им воспользоваться.
И нудным голосом зачем-то стала объяснять ему, почему никогда не вступаю в интимную связь с мужчиной на первом же свидании. Рассказывать о своем дурацком (по его представлению), просто-таки ханжеском воспитании. О комплексах, привитых мне бывшим мужем. И о Женьке, которого я, как полчаса назад выяснилось, все еще люблю...
Он выслушал терпеливо, ни разу не перебив. Затем вздохнул, посмотрел на часы и попросил дать ему почитать мою последнюю статью. Внимательно прочитал. Попросил почитать остальные. Я вытащила подшивку газет за последний год, и он углубился в чтение.
Спустя полчаса Жерар констатировал:
– Хорошо. Ты хорошо умеешь задавать вопросы.
Затем оделся, поправил перед зеркалом прическу и попросил проводить его до лифта.
