Могут ли технологии служить Традиции? Да запросто! На том же станке, на котором можно издавать государственную пропаганду, легко можно издавать гламурный журнал.
То же телевидение, которое может легко работать над унификацией (сингуляризацией) народа, легко может работать и над его атомизацией. Ядовитым газом можно травить как контрреволюционеров, так и революционеров, он разницы не делает. Технология – это всего лишь инструмент. Решает всё блок управления.
У тоталитаризма есть несколько важных черт, среди которых есть иррациональность и инфекционность. Ибо тоталитаризм – это дефект (отклонение, мутация, сдвиг, сбой, глюк) топологии, приводящий к выплескиванию власти за пределы своего ареала. Неограниченному. Плоскость пространства как бы слегка наклоняется, провисает под тяжестью Внепространственного Нуля. Гармоничное существование в статике становится невозможным. Для движения миру нужен толчок, и этим толчком является искажение матрицы пространства-времени. Координатная сетка перестаёт быть изотропной. Из точки А до точки Б – один путь, из точки Б до точки А – совсем другой.
Структура подобного искажения проста до примитивности: убивая – пожирай, пожирая – убивай. Всё просто.
Другой вопрос, что техническое осуществление сложно до безумия.
Боль, наслаждение, печаль, радость – всё это не более чем набор сенсорной информации, нолики и единички, идущие от биодатчиков к центральном процессору.
Лишь убив душу можно освободить место для Духа. Служить суперэго куда лучше, чем служить телесной оболочке, в теле которой ты прибываешь. Но вопрос на самом деле не в 'лучше' или 'хуже'. Для Мироздания таких вопросов не существует. Кто выжил – тот и 'лучше'.
Сила всегда права. Можно сколько угодно говорить о примате социального над техническим, но в конечном итоге побеждает тот, у кого броня крепче, пушки – мощнее, а газы – ядовитее.
А поскольку муравейник сильнее муравья, то как бы статисты не пыжились и не тужились, восхождение коллективного разума рано или поздно состоится. Эмергенция – неизбежна. Будущее – беспощадно. Сопротивление – бессмысленно.
Впрочем, есть и другое мнение. Дескать, тоталитаризм – это пережиток средневековья, а современность – это демократия и либерализм, социальный прогресс.
Это неверно. Тоталитаризм – и есть социальный прогресс.
Государств в нашем понимании до восемнадцатого века не было вообще, были агломераты полисов – отдельных городов.
Причём если в восемнадцатом веке среди государств было много республик, то к моменту наступления двадцатого века республик остаётся только две.
Государство – это продукт модернизации примитивной демократии, изначально свойственной человеку как биологическому виду.
Что касается современных 'либеральных демократий', то это жёсткие иерархические системы, в которых отдельный человек практически ничего не решает. Это вам не вольные пиратские республики средневековья, где атамана выбирают на общем сходе.
Итак, от первобытной общины – к античным городам-полисам, затем к централизованным национальным государствам, затем к тоталитарным государствам прошлого столетия, а в будущем – к неизбежному технотронному киберфашизму и слиянию общества в единый коллективный разум. Поэтому, например, популярное сейчас словосочетание 'авторитарная модернизация' – это 'масло масляное', 'горячий огонь'. Модернизация – это повышение уровня авторитарности. Что же касается дежурного бреда про то, что 'у вас общество недемократичнее нашего' – так это обычная боевая пропаганда в конфликте великих (и не очень) держав.
То, что радикальная антироссийская оппоизиция (в частности, радикальные ультралибералы нерусского происхождения, люто ненавидящие Россию и русских) свободно вещает в России на самом высоком уровне, а на Западе ничего подобного нет – доказательство в пользу большей демократичности России. То есть большей слабости, бессильности. Поэтому русское обвинение в адрес Кремля может быть только одно – 'слабый царь'.
Обратите внимание на то, что сторонники 'либеральных демократий' постоянно утверждают, что индустриализация и коллективизация – это 'дикость и азиатчина'.
Дескать, европейская нация должна сидеть без промышленности, а хлеб собирать не комбайном, а серпом. Подо всё это подводится экологическая и, отчасти, религиозная база типа родноверия (родноверие – аграрный культ автохтонного деревенского быдла). Дескать, 'богомерзкие большевики отравили священные озёра незалежной Прибалтики своими заводами и космодромами'. Это говорит о либерал больше, чем их политические программы.
Вообще, европейские нации давно превратились в этнографический материал. Сидит гуманитарий на пособии, сочиняет что-то про 'древних укров', 'идель-урал' и 'новгородскую республику', получает с этого мелкий, но стабильный гешефт. Называется это дело 'национально-озабоченная интеллигенция' – вещь мерзкая, являющаяся подмножеством гуманитарной ('творческой') интеллигенции. Понятно, что технарей (а массовые профессии русских связаны именно с индустрией, в том числе компьютерной) они не любят генетически, на клеточном уровне, не говоря уже о чисто шкурном интересе: технари зарабатывают на развитии (модернизации), а гуманитарии – на деградации (демодернизации).
В этом нет ничего удивительного, на самом деле. СССР – это модернизационный проект. Поэтому понятно, что десоветизация проводится под лозунгами демодернизации. Осложняется это ещё и тем, что русские, как чисто технарский развитой этнос, были в СССР основной силой модернизации. Где строили заводы (восток Украины, север Казахстана, Латвия с Эстонией и т.д.) – туда и завозили русских.
Где заводы не строили (запад Украины, юг Казахстана, Литва и т.д.) – туда не завозили. То есть проводя деиндустриализацию, новорождённые микронации не только освобождались от советского наследия, но и решали 'русский вопрос'. Но не стоит думать, что сало и байки про 'первобытных укров' – это единственный способ десоветизации и дерусификации. Не меньший эффект внутри страны проводит водка и байки про 'свет православия'.
На всё это накладывается и чисто географический аспект. Русские проживают в основном в Азии, а получившие автономию субэтносы – в Европе. А ведь как известно, историческая родина белых – это холодные североевразийские степи и пустоши. В Европу с её мягким климатом и пышной растительностью белые пришли относительно недавно (истребив при этом автохтонных палеоевропейцев), и быстро там выродились. Ибо биология – биологией, но и окружающая среда оказывает определённое воздействие на психологию. Ариец, живя вдали от родных евразийских степей и болот, быстро чахнет, сохнет, размякает, превращается в размазню, в 'европейца'.
Ему не нужны реакторы и космодромы, хватит и сала с горилкой.
Понятно, что открыто об этом заявлять на международной арене – безумие, но при этом мы чётко должны понимать, что роль микронаций – либо быть странами-лимитрофами (т.е. периферийными колониями Запада), либо быть ассимилированными в очередной русский проект. Таковы железные законы геополитики, и никакой 'традиционализм' их не переборет.
Логика железная: если Россия не будет говорить по-украински, Украина будет говорить по-русски.
Украинцы – это русские, которых убедили, что они украинцы.
Беларусы – это русские, которых убедили, что они беларусы.
Поляки – это русские, которых убедили, что они поляки.
Немцы – это русские, которых убедили, что они немцы.
Американцы – это русские, которых убедили, что они американцы.
И так далее, и тому подобное.
Либо мы принимаем эту схему, либо отказываемся от мирового господства и мировой революции вообще, принимая текущий миропорядок за лучший из миров. А если мы принимаем текущий миропорядок за лучший из миров, наше существование не имеет смысла. Поэтому любой национализм, кроме русского, сегодня реакционен.
Украинский (и вообще восточноевропейский) национализм – это местечковый гонор недалёкого крестьянина, который хвалит свою скрипучую телегу в эпоху компьютеров и космических полётов. Эдакий 'антиглобализм', годный лишь ставить палки в колёса глобальным проектам, но не способный предложить
