времени плакал, хотя и не чувствовал себя уж очень несчастным. Так себе. Коллеги приходили ко мне с визитами. Все были совершенно зеленые с ног до головы. Очень хотелось выскочить в окно, но не с целью самоубийства, а ради самого прыжка. Во мне уже не было двух людей. Увы, оставался лишь тот, неприятный, и всячески искушал меня.
Я оставался в постели длительное время и только через две недели почувствовал, что уже здоров, хотя довольно апатичен и нервен. И уже было думал, что действие ЛСД прошло, как вдруг однажды утром появилось насекомое. Оно сидело на краю раковины, в ванне, огромное и грозное, а когда я дунул на него, начало делать странные движения и шипеть. Я был поражен и лишь спустя некоторое время понял, что это кусочек сгоревшей бумаги.
Результаты ЛСД сказывались еще несколько месяцев. Я должен был принимать снотворное, хотя прежде спал как сурок. Мои нервы были в плачевном состоянии.
Но сейчас почти все прошло. И если состояние, в котором я оказался, приняв одну тридцатимиллионную грамма ЛСД, было действительно шизофреническим состоянием, то сочувствие мое к людям, страдающим от этой болезни, возросло стократ».
Да, сказано вполне точно: ЛСД — это психическая ядерная бомба, и не зря, очевидно, им всерьез заинтересовались военные ведомства США и некоторых других стран. Килограмм галлюциногена — и сходит с ума 100-миллионная армия.
Колоссальная проникающая способность, огромное избирательное тяготение к нервной ткани. Райские и адские переживания в причудливейшем смешении. Предвидеть реакцию на ЛСД невозможно: от нескольких минут до нескольких лет, от полного отсутствия действия до фантастических психических катаклизмов. Сколько людей, столько и разных реакций на ЛСД — вариаций на тему безумия. Пожалуй, главное общее переживание — ощущение изменения «я», то грандиозно-мистическое, с чувством огромной внутренней мощи, то жутко-катастрофическое. Может быть, это то чувство разобранности, которое испытывал бы, умей он чувствовать, магнитофон, если бы какой-нибудь юный техник начал переделывать его в телевизор.
А наблюдатель видит лишь обычного человека, ведущего себя с той или иной степенью странности или даже без оной.
Одна из причин ажиотажа - • химический самообман. Как раз у тех людей, у которых ЛСД вызывает впечатление необычайного обострения чувств, невероятной мощи мышления, постижения неземной красоты, — как раз у этих людей при обследовании все объективные показатели оказываются не повышенными, а пониженными. Художники, например, под воздействием ЛСД рисуют не лучше, а хуже, хотя им кажется, что ЛСД открывает им тайну искусства. Такая самопереоценка — просто один из симптомов психоза, похожий на те, что приходится наблюдать у настоящих душевнобольных. Но такое состояние запоминается и вызывает некритический энтузиазм. Есть целые группы энтузиастов, в основном среди зарубежных деятелей искусства и литературы и особенно среди американских студентов, которые серьезно уверовали, что ЛСД разрешит их проблемы и откроет новые горизонты.
Навряд ли. Вся экзотика разворачивается в мозгу и только в мозгу. Реальность остается реальностью. В лучшем случае прием психотомиметика может быть встряской, равносильной хорошему путешествию. В худшем — привести к психической инвалидности. Пожалуй, более обоснован энтузиазм психиатров.
В отдельных случаях ЛСД, как и другие галлюциногены, улучшает состояние душевнобольных. У других больных, которых, казалось, ничто не может вывести из однообразного состояния, ЛСД вызывает обострение, после чего наступает некоторое просветление. Некоторым невротикам галлюциноген помогает выговориться, сбросить с себя груз прошлого...
Больные с типичными формами шизофрении обычно устойчивее к влиянию ЛСД, чем здоровые люди. Это снова наводит на мысль, что у больных в мозгу есть собственные галлюциногены, которые не пускают пришельца, как ключ, вставленный в замок, не пускает ключ с другой стороны. Некоторые из препаратов, применяемых для лечения тяжелых психозов, препятствуют и действию ЛСД.
Замена одного атома ЛСД бромом превращает мощный психотомиметик в хорошее успокаивающее. Если дать его перед введением настоящего ЛСД, психоза не будет, замок закрыт!
ЛСД и другие психотомиметики, действительно, моделируют «естественные» психозы. Но и при этих тяжелых отравлениях мозга картина психоза не определяется одной химией. Ее рисуют множественные слои личности, в ней преломляется весь психический склад, судьба, ситуация...
В одной американской лаборатории наблюдали за действием ЛСД на двух группах добровольцев. В одной из них мотивом согласия на эксперимент было желание больше узнать о науке, о сумасшествии, о себе (короче, все то же здоровое любопытство) и стремление принести пользу людям, науке (бескорыстное самопожертвование). Мотивом второй группы было денежное вознаграждение (здоровая необходимость).
И что же?
Вторая группа при той же дозе дала гораздо более бледные психические нарушения. Одно из двух: либо материальная заинтересованность служит психическим предохранителем, либо в платной группе собрались люди, более непробиваемые.
Эксперимент доктора Лапина из Ленинграда впечатляюще вскрывает некоторые интимные связи мозгового химизма с общением. Сидевшие каждая в своей клетке мыши, которым вводили возбуждающее вещество (фенамин), становились активнее, развивали интенсивную ориентировочно-исследовательскую деятельность, но и только. Все кончалось благополучно. Те же мыши, при той же дозе того же средства, помещенные в общую клетку, впадали в настоящий психоз и возбуждались настолько сильно, что через некоторое время почти все погибали.
Вряд ли одна биохимия сможет распутать все причинно-следственные цепочки множества разных болезней, объединяемых ныне под названием «шизофрения». Что только не делали с шизофренической кровью, с мочой, со спинно-мозговой и прочими жидкостями. И разлагали на сотни компонентов, выпаривали, экстрагировали и вводили уже, кажется, всему миру: и растениям, и паукам, и собакам, и кошкам, и здоровым добровольцам — людям. И конечно, находили все признаки отравленности: горох замедлял рост, пауки забывали плести паутину, головастики не хотели превращаться в лягушек, собаки застывали в каталепсии, кошки начинали бояться мышей, мышам не нравился шизофренический пот, а люди... Да и здоровые добровольцы в некоторых экспериментах после введения «шизофренического экстракта» на короткое время проявляли симптомы психоза, их даже снимали в кино.
Да, кажется, что-то есть. Но что-то неуловимое, нечеткое, ненадежное...
Эксперименты на людях похожи пока на миражи: в контрольных независимых опытах их не удается воспроизвести. Сенсационный шизофренический «тараксеин» — особый белок крови, выделенный американцем Хисом, возбудил массу надежд. Но вот ставит опыты исследователь, настроенный скептически: тот же тараксеин, но никакого психоза у подопытных нет. Зато — и это, может быть, самое интересное — у некоторых испытуемых, когда им вводили обыкновенный физиологический раствор, развивалось кратковременное психотическое состояние. Нет ли здесь какого-то косвенного внушения желаемого результата?
Осевая линия эволюции — наращивание мозговой мощи. Огромные чудовища с малым мозгом, властвовавшие в отдаленные времена, в конце концов низвергались в небытие. Эволюция их растаптывала.
Большой, сильный мозг — самый главный, самый надежный козырь в ставке на жизнь.
Где же тот переходный момент, тот скачок, который позволил физически слабой обезьяне подняться над царством животных?
«Мозг пятимесячного человеческого зародыша... есть мозг обезьяны, подобной мартышке...» — писал Дарвин.
Это верно. Верно и то, что мозг новорожденного человека не слишком отличается от мозга новорожденного шимпанзе.
Но дальше начинается решающее расхождение. Примерно к пяти годам мозг обезьяныша уже совершенно созрел и дальше не развивается. Человек же оказывается существом с поразительно затянутым детством. Мозг его окончательно созревает анатомо-физиологиче-ски лишь годам к восемнадцати. Как прирожденные баскетболисты достигают своего гигантского роста благодаря тому, что у них задерживается окостенение хрящей ног, так и мозг человека обязан своей мощью неспешности созревания. У человека возник изолированный гигантизм мозга.
Откуда?
Может быть, некоторый свет на это проливает один недавний эксперимент.
Профессор Калифорнийского университета Стефан Замменгофф вводил беременным крысам гормон роста. Новорожденные крысята не отличались по своим размерам и весу от обыкновенных. Но мозг этих крысят оказывался на 20 процентов богаче нервными клетками! И уже в первых опытах эти крысята оказывались «умнее», чем им положено, они гораздо быстрее обучались проходить лабиринт.
Не произошло ли когда-то в наследственности наших предков особого изменения чувствительности мозга к гормонам роста? И не служит ли этот эксперимент провозвестником будущих способов усиления мозга людей?
Весьма вероятно, что человечество придет к необходимости усовершенствования мозга и психики не только с помощью техники, хитроумных приемов воспитания, образования и разумной организации общества — одним словом, не только «сверху», но и «снизу», со стороны биологического фундамента. Поднять биологический потолок мозга, увеличить его мощь.
Рабы, строившие пирамиды для египетских фараонов, обладали мозгом, ничуть не лучшим и
