врожденным, литературным вкусом, сделали ее к двадцати годам знатоком предмета. Она пыталась писать сама, но вскоре обнаружила, что никаких способностей к этому делу у нее нет. Затем она встретила Джульена. Ави их познакомил.
В отличие от тех многих, которые любили, недолюбливали, или игнорировали Джульена, Дебби, прочтя несколько стихотворных его произведений, поняла, что он, Джульен — настоящий. Стоит в одном ряду с прославленными мастерами жанра. С классиками.
Ее мужество и напор достойны восхищения. Но, как отмечает Юджин в своем дневнике, «Не вызывает восхищения лишь дурная ее уверенность в том, что рано или поздно она встретит еще одного Джульена. Джульены встречаются редко, и, как правило, не имеют ни двойников, ни копий».
Два больших добермана лежали на заднем крыльце викторианского особняка, принадлежащего Франку Гоби. Было десять часов вечера. Облачно. Сад и парники казались совершенно спокойными. Две дюжины камер, стратегически расположенных по периметру, не передавали ничего необычного на двенадцать экранов в контрольном помещении на верхнем этаже особняка.
Внезапно один из доберманов поднял голову. Второй доберман, увидев это, тоже поднял голову. Что- то такое наличествовало в воздухе, неправильное. Аберрация какая-то. Первый доберман понюхал воздух, определяя, откуда исходит неправильность. Второй доберман, менее сметливый, чем первый, в конце концов тоже уловил это нечто. Оба поднялись и побежали рысцой в направлении невнятного ольфакторного сигнала. Пересекли тропу, ведущую к парникам. Побежали быстрее. И еще быстрее. Вскоре они достигли ограды и проследовали вдоль нее. Запах становился сильнее. Мгновение спустя они увидели нарушителя — старого, сгорбленного бездомного, одетого во много слоев грязных тряпок. Подбежав к нему, доберманы остановились, порыкивая зловеще, ожидая, когда он сделает движение, любое движение, самое невинное и кроткое движение.
— Хорошие собачки, — сказал бездомный тяжелым голосом.
Другой человек, сильный и гибкий, спрыгнул с дерева позади собак. Первый доберман моментально повернулся к этому новому источнику неправильности. Последовал хлопок пистолета с глушителем. Пес упал. Второй доберман продолжал рычать на бездомного и не желал отвлекаться. Порычав еще немного, он прыгнул, целясь бездомному в грудь, намереваясь достать до горла и разорвать его. Раздался второй хлопок, и доберман был уже мертв, когда морда его ударилась в грудь бездомного.
Стрелявший спрятал пистолет, вынул стадолларовую купюру и протянул ее бродяге, говоря:
— Спасибо, батя. Будь здоров. Не попадай в переделки, хорошо?
В заграждении наличествовала дыра, сделанная только что плоскогубцами. Бродяга взял деньги и поспешил к дыре. На публичной территории, в безопасности, он постоял немного в круге света под фонарем, как тенор в третьем акте «Богемы», а затем исчез в темноте. Улыбаясь зловеще, стрелявший понюхал воздух — совсем как давеча доберманы. Мягкие черные его кудри контрастировали с квадратным подбородком, высокими скулами, и холодными темными глазами. Тихо и незаметно он начал двигаться к парникам.
Франк Гоби отключил телефон и сел к столу. Жена его, среднего возраста изможденная брюнетка, налила ему вина.
— Все в порядке? — спросила она.
Франк помолчал некоторое время.
— Да, — сказал он наконец. — Еще бы. — Он подмигнул ей. — Если все пойдет по плану, Мики расколется на этой неделе, и Тео будет за решеткой очень скоро, что и освободит мне место, которого я так долго ждал.
Он подцепил вилкой кусок лазаньи и долго, задумчиво его жевал.
— Главное — делать все в нужное время, — продолжил он мысль. — Кто-то должен же был оказать сопротивление мистеру Большому Человеку Уайтфилду. Он накинулся на подряд, как бешеный. Он собирался строить спортивный комплекс и универмаг на том месте. Он имел наглость меня шантажировать! Веришь? Ну и парень. Я послал пару человек в Нью-Йорк, чтобы ему объяснили кое-что. Место, на котором он собирался строить — оно исторически принадлежит нам. Никто там не строит без нашего разрешения. Папаша знал, что я делаю. Папаша терпеть не может Уайтфилда. Уайтфилда все ненавидят.
— У него никакого уважения ни к кому нет, — заискивающе предположила жена.
— Никакого, — подтвердил Франк. — Он понятия не имеет, что это такое — уважение. Он ведь голубокровный.
— Правда?
— О да. И он меня ненавидит. Он бы с удовольствием выдал бы контракт на мою жизнь, а только нельзя ему. Поскольку ни у кого не было бы сомнений, кто это сделал. Федералы бы знали, наши умники знали бы. Врагов у меня нет, помимо него.
Жена смотрела в тарелку. Франк усмехнулся. Дела шли хорошо.
— Дети спят? — спросил он.
— Да.
— В школе как, все нормально?
— У Ванессы оценки плохие последнее время.
— Почему? В чем дело?
— Ей двенадцать. Понятно, что это значит, Франк.
— Мальчики?
— Она превращается в женщину. Она не очень красивая.
— Она унаследовала это от своей матери, — сказал Франк добрым тоном. — Ты тоже не очень красивая. Но я ведь на тебе женился. И смотри, какое у тебя нынче завидное положение.
Некоторое время они молчали.
Затем Франк обсудил фильм с участием старого друга — Живой Легенды — фильм старый, но очень хороший. Друг его был — гений, просто гений. Удивительный — и как актер, и как человек. С ним всегда интересно. Спал со столькими женщинами, ни разу не женился. Все эти годы…
— Время-то бежит, а? — сказал Франк, подливая себе вина.
— Бежит, Франк.
Жена сняла с блузки нитку, задумчиво ее изучила, а затем сказала:
— Э… Франк?
— Да?
— Не возражаешь, если я съезжу на пару дней во Флориду? Тетя Алиссия заболела.
— Не теперь.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы ты теперь куда-то ехала.
— Тетя Алиссия — член семьи.
— Не моей семьи.
И снова молчание. Франк ждал. Он знал, что через минуту жена его снова заговорит, и именно об этом, и попытается его упросить. Флорида и прочее [непеч.]. Голос его жены слегка действовал ему на нервы. Что ж. Выслушаем, пусть говорит.
Вместо этого другой голос, низкий, мужской, молодой сказал тихо и очень отчетливо за его спиной:
— Бон апети.
Несмотря на то, что его застали врасплох, Франк повернулся медленно, сохраняя спокойствие.
Руки в боки, незнакомец с черными вьющимися волосами стоял посередине [непеч. ] столовой, смотрел на Франка и улыбался широко.
— А, [непеч. ]… — пробормотал Франк.
— Добрый вечер, Франк, — сказал незнакомец, поглядел на жену Франка и выключил улыбку. — Я подумал, что нам следует поболтать немного о том, о сем. А до тебя нынче не добраться. Нужно место в очереди резервировать за три месяца. Ты прямо как государственное лицо, мужик.
— Как поживаешь, Ави? — спросил Франк.
— Ох не знаю. Наверное, плохо я поживаю. Копы за мной увязались, и штатовые солдатики тоже.
