имя, но он этого не сделал, и теперь квартира не моя. Сука из агентства появилась вдруг в один прекрасный день и сказала мне, что вернется с маршалом. Не знаю, всерьез это она сказала, или хотела пугнуть, но я решила не проверять, позвонила ассистенту нашего семейного адвоката и продала все, что у меня оставалось от драгоценностей, и получила на руки чуть больше двухсот тысяч, и переехала в отель. В конце недели оказалось, что убежали две тысячи долларов, и я призадумалась. Я поняла, что нужно снять квартиру.
Ассистент адвоката, который был в меня влюблен многие годы, вдруг оказался слишком занят и на звонки не отвечал, и многие другие люди не отвечали. Я позвонила Гейл, решив, что в данной ситуации она — лучшее, если нет под рукой настоящего эксперта, и рассказала ей о моих проблемах с жильем. Гейл объяснила, что очень занята в следующие два дня (интересно, чем? впрочем, не важно), но в четверг будет свободна и рада мне помочь.
Я позвонила ей в четверг. Она сказала, что забыла, а как насчет завтра? В пятницу она наконец прибыла на своем внедорожнике. Она купила в киоске несколько газет и мы принялись за работу. Она велела мне помечать квартиры, которые мне нравятся. Я не спросила ее, не возьмет ли она меня к себе жить до той поры, пока я что-нибудь найду, а она не предложила. Может, она думала, что я сразу что- нибудь найду. Не знаю.
Так или иначе, мы встретились с агентессой по снятию квартир, и она отвела нас в три разных места на Верхнем Ист Сайде. Ужасно. Все три были без лифта и без портье, темные, и комнаты очень маленькие, а ванные — как что-то из археологического журнала. Пятнадцать сотен в месяц! Идиотка — я описала агентессе мою бывшую квартиру, и она назвала приблизительную плату, и я обалдела. Она посоветовала поискать в Бруклине, и Гейл подтвердила, что Бруклин не так уж плох. В Бруклине есть много хороших кварталов.
После этого мы провели некоторое время, сидя в ее внедорожнике, отмечая желтым маркером бруклинские квартиры. Гейл вошла во вкус. Скорее всего ей нравилось все это — какая она благородная и бескорыстная, помогает подруге, попавшей в беду, несмотря на то, что шурин украл у нее серьги.
Я также подозреваю, что ей нравится то, что в ее похотливых глазах выглядит, как мое падение, но я ее не виню. Если злорадство делает людей счастливыми, кто я такая, чтобы смотреть на них с высоты какого-то якобы морального плато, которое положено занимать тридцатитрехлетней бездельнице?
Так или иначе, я нахожу объявление, которое мне кажется приемлемым — солнечная, просторная квартира, тихий район, и так далее. Также там говорится, что квартира находится близко к метро, и это меня настораживает, потому что метро у меня ассоциируется со всякими сволочами и хулиганами, но Гейл говорит, что у нее есть в Бруклин Хайтс друг, который каждый день ездит на метро на работу, и он классный мужик, и никогда бы не стал жить далеко от метро. Мы звоним бруклинской агентессе, и она объясняет Гейл как проехать, и объясняет так же плохо, как Гейл ориентируется в объяснениях, так что в конце концов нам приходится зайти в аптеку и купить карту, потому что я вспоминаю быстрее Гейл, что карты продаются в аптеках. Мы покупаем карту Бруклина и забираемся обратно во внедорожник и открываем карту и пытаемся найти на ней нужное место. Потом на обратной стороне карты мы обнаруживаем список улиц, и внезапно я разбираюсь во всем этом, и нахожу нужное место, и намечаю маршрут для Гейл, и Гейл, поколебавшись, соглашается, хотя она не любит ездить по улицам, а только по скоростным шоссе. Она очень свободная духом — так она это объясняет. Шоссе — ее стихия.
Мы переезжаем через нуждающийся в ремонте мост, не знаю, как он называется, но это точно не Бруклинский Мост. Я смотрю на карту и говорю Гейл, что она едет по неправильному мосту. Гейл говорит, да, это более короткий путь. Я говорю, какой на [непеч. ] короткий путь, нам нужен был Бруклинский Мост, но с Гейл не попрепираешься. За мостом развилка и въезд на экспресс-шоссе, и Гейл хочет въехать на шоссе, но тут я чувствую, что пришло время сказать веское слово, и я ей говорю, чтобы она вела себя разумно в этот раз, для разнообразия. И мы съезжаем в переулок и вскоре понимаем, что заблудились в каких-то кварталах, где никогда никто не жил, ни до Колумба, ни после, кварталы утыканы разваливающимися складами, и мы сматываемся оттуда, ориентируясь в основном по солнцу, и я вдруг замечаю название улицы, прикрепленное к фонарю, и нахожу эту улицу на карте. Мы слегка отклонились от курса, но, вроде бы, все в порядке. Затем мы проезжаем через кварталы, населенные какими-то враждебно настроенными бедными меньшинствами, и они нам свистят и кричат странные вещи, после чего мы вдруг попадаем на широкую авеню, и она нас приводит в более или менее тихий район, и вдруг совершенно случайно Гейл поворачивает на улицу, которую мы искали все это время, и вот офис агентства, но нет места, где поставить машину, и Гейл дважды проезжает вокруг квартала и в конце концов находит место, а возле места счетчик, то есть место платное. Она говорит, что у нее нет квотеров. У меня есть два. Мы кормим счетчик этими монетами и возвращаемся к агентству пешком, по пути встретив двух парней из меньшинств, которые смотрят на нас будто мы только что с Марса прибыли. Я говорю — «Эй, Гейл, а квартира — тоже в этом районе?»
Она явно нервничает, и слегка смущена. Она говорит — «Надеюсь, что нет, что ты, что ты…» — но уверенность в ее голосе отсутствует.
Мы заходим в агентство. Наличествуют два ненужно массивных письменных стола, за одним из которых сидит абсурдно тощий греческого вида парень, а за другим сладострастная женщина с горящими глазами и большим количеством родинок и родимых пятен на лице и шее. Она кладет на стол бублик, вытирает руки и губы бумажной салфеткой, и улыбается, демонстрируя зубы и дёсны с прилипшим плавленым сыром.
Она говорит — «Привет, девочки».
Я объясняю ей, что предпочла бы квартиру в квартале, где средняя продолжительность жизни не три часа, а больше. Она кивает с энтузиазмом и говорит — «У меня как раз для тебя есть кое-что», будто она давно припасла и никому не отдавала квартиру, ожидая что когда-нибудь я приеду к ней и спрошу.
Мы выходим на улицу и находим теперь уже ее машину и едем через какие-то петляющие закоулки, и вдруг нашему взгляду предстает обшарпанный переулок с обшарпанными браунстоунами. На манхаттанские браунстоуны они похожи лишь отдаленно, но по крайней мере квартал, вроде бы, гентрифицированный (глупый термин, означающий, что многие расы и этнические группы умудряются сосуществовать в этом квартале и полиция на самом деле патрулирует, а не прячется в участке). Дама наша припарковывает свой драндулет у тротуара и мы вылезаем из машины и Гейл вступает в собачье дерьмо и начинает ругаться так, что агентесса растеряна, и некоторые из гентрифицированных местных тоже. Гейл чистит туфель, как может, в ближайшей луже с радужными разводами от машинного масла на поверхности. Мы поднимаемся по обшарпанным ступеням. Агентесса отпирает шаткую дверь парадного входа. Воздух в коридоре пропитан обычной смесью пролетарских запахов — пыль, пот, пары неприятной дешевой еды, кошачья моча, и так далее. Однокомнатная квартира, которую мне предлагают, находится на первом этаже. Дверь не внушает мне доверия — тонкая, и замок совершенно декоративный. Я сама могла бы такую выбить ногой, если нужно.
Внутри — остатки среднеклассовой роскоши прошлых эпох — узорный потолок, два алькова, и прочее. В эркере стоит массивный письменный стол, оставленный предыдущим жильцом. На окне эркера решетка, чтобы люди не забирались в квартиру без разрешения. Несмотря на очевидную пользу, решетка вызывает ассоциации с тюрьмой. Полы из хорошего полированного дерева. В кухне грязная миниатюрная плита. Ванна — времен Бель Эпокь! — глубокая, и посредине помещения, а не у стены. Очень глубокая. Можно сидеть, выпрямив спину, а вода все равно будет до шеи. Дверь в ванную массивная и, в случае чего, можно будет нанять специалиста, чтобы повесил два-три массивных замка на нее, и просто жить в ванной, городским отшельником в жестоком мире, купающемся в мелком хамоватом грехе.
Внезапно я чувствую сильное желание остаться одной. До того, как агентесса начнет рекламировать преимущества квартиры, перевешивающие недостатки, я говорю ей, что квартиру беру. Гейл ничего не говорит. Она все еще расстроена по поводу туфля. Агентесса приятно удивлена. Мы едем обратно в офис и некоторое время тратим, чтобы найти место, где припарковать машину агентессы, и я выписываю ей чек — залог, равный двухмесячной плате, плюс плата за два месяца вперед, итого сорок одна сотня. Она сияет и улыбается непрестанно. Гейл и я идем к машине Гейл.
Гейл говорит — «Я тебя подвезу».
Я говорю — «Что?»
Она говорит — «К твоему новому дому».
