так и из низшей, или же извне, что не исключает их происхождения от Бога. Наиболее верными признаками их Божественного происхождения, на мой взгляд, являются следующие: Первый и самый подлинный это сила и власть, которые они несут с собой, и их действенность (т. е. они являются в одно и то же время и общением, и воздействием)... Поясню это более подробно. Душа испытывает ту же описанную мною печаль и тревогу: разум в затмении и безмолвствует; но он обретает покой, освобожденный от всех тревог и преисполненный света, едва услышав слова: 'Не тревожься'. Они избавляют его от всех его горестей, хотя прежде, пусть бы весь свет и все ученые в нем объединились, чтобы убедить его в том, что огорчаться нет причин, они никакими силами не смогли бы избавить его от печали... Вторым признаком является великое спокойствие и благоговейное и мирное раздумье, которые поселяются в душе вместе с желанием славить Господа... Третьим доказательством является то, что эта слова (духовное общение) не сглаживаются в памяти, но сохраняются в ней на очень долгое время; а некоторые не забываются никогда...' (131: pp. 157-159).
Сан Хуан де ла Крус:
'...есть громадное различие между видениями Божественными и сатанинскими. Ибо воздействие последних весьма несхоже с воздействием первых. Сатанинские иссушают дух в чрезмерном самомнении и желании, чтобы видения приходили все чаще и чаще. Ни в коей мере они не порождают ни мягкости смирения, ни любви Божией. К тому же дьявольские видения не оставляют в душе такого же четкого и сладостного отпечатка, как Божественные; равно как и не отличаются они стойкостью, а, напротив, тотчас изглаживаются, за исключением случаев, когда сама душа привязывается к ним. Тогда придаваемое им значение приводит к их естественному воспоминанию, но сопровождается великим иссушением духа и не принесет плодов смирения и любви, порождаемых благими видениями всегда, когда они приходят на память... За этими (последними) видениями в душе наступает покой, приходит просветление, воцаряется радость, подобная славе, приходят бодрость, чистота, любовь, смирение, обращение, или возвышение помыслов к Богу, - иногда одно, иногда другое' (66: II, XXIV, 6-7; pp. 201-202).
Таково традиционное учение, основанное на опыте, проверенном веками и пережившем века. Люди эпохи Декарта, Спинозы и Лейбница пребывали под могучим влиянием геометрии, поскольку философские взгляды меняются, тогда как теоремы и выводы Эвклида и Архимеда остаются неизменно справедливыми. Поэтому люди семнадцатого века были склонны отдавать предпочтение геометрическому методу (modo geometrico) рассуждений перед всеми прочими. Однако есть еще нечто, обладающее столь же неизменной справедливостью и универсальностью, как и геометрический метод: это подлинный духовный опыт. Как видно из приведенных ранее цитат учителей духовности четвертого и шестнадцатого столетий, подлинный духовный опыт остается неизменным во все века, равно как и геометрический метод рассуждений, который не утратил своей силы вплоть до Лобачевского.
Вот эта неизменная реальность духовного опыта и составляет фундамент и саму суть герметизма, т. е. знания, основанного на многовековом опыте духовной реальности, полученном из первых рук. Поэтому герметизм не ограничивается представителями так называемых герметических орденов, братств и обществ, но включает в себя всех, кто, обладая подлинным знанием, может сказать что-либо достаточно весомое относительно духовной реальности и пути, ведущем к ней, - иными словами, всех свидетельствующих в пользу мистики, гнозиса и магии, совокупностью которых является герметизм. Поэтому у нас гораздо больше учителей, у которых можно и должно учиться, чем можно найти в общеизвестных перечнях так называемых авторитетов - каббалистов, розенкрейцеров, эзотеристов, теософов, оккультистов и т. д. По крайней мере такова была точка зрения Папюса, Седира, Марка Авена и всех тех, кто принадлежал к братствам, орденам и обществам по священных, когда они признали Филиппа Лионского своим учителем, хотя он не только не принадлежал ни к какой организации посвященных, но и считал их вовсе необязательными. И если это не помешало им собраться вокруг него, то только потому, что они уверовали (вероятно, не без оснований), что нашли в нем своего наставника, т. е. достоверного очевидца духовной реальности герметизма, понимаемого в том же ключе, в каком понимаем его мы в этих письмах: как многовековую традицию подлинного духовного опыта, аспектами которой являются 'мистицизм', 'гнозис' и 'магия'.
Теми же соображениями руководствовался и Луи-Клод де Сен-Мартен, который, будучи членом ордена посвященных Мартинеса де Паскуалли, подобно Папюсу и его друзьям, признавшим своим учителем Филиппа Лионского, признал своего учителя в сапожнике из Герлица Якобе Бёме.
Мне хорошо известно, что ни Св. Антоний Великий, ни Тереза Авильская, ни Сан Хуан де ла Крус не были членами какой-либо организации посвященных и, стало быть, не являются представителями так называемой традиции посвящения, но поскольку они были достоверными свидетелями духовной реальности, я отношусь к ним так же, как Папюс и его друзья относились к Филиппу Лионскому, а Сен-Мартен - к Якобу Бёме. Ибо герметизм - это менее всего какая-либо привилегия или экзотика, но глубина, и потому к нему принадлежит все, что обладает этой глубиной. Не 'официальное посвящение' образует цепь - вернее, поток - традиции, но уровень и подлинность духовного опыта и глубина заключенной в нем мысли. Таким образом, в основе многовековой герметической традиции лежит посвящение per se{105}, а не передача его посредством ритуалов и формул. Если бы традиция зависела только от этого, она давно бы угасла или наверняка затерялась бы в дебрях споров о правах и законности. А значит, лишь тот, кто знает на основании непосредственного опыта, является представителем традиции, и это подлинное знание наделяет его всеми законными правами. В противном случае знаменитый довод 'Из Назарета может ли быть что доброе?' сделал бы традицию бесплодной, низведя ее до уровня учености книжников и фарисеев, т. е. до уровня эрудиции и буквы закона. Заметим попутно, что Нафанаилу, который, согласно Писанию, выдвинул этот довод, хватило силы духа, чтобы не приписать ему решающую роль, ибо он все же последовал приглашению Филиппа: 'пойди и посмотри' (Ин. 1: 46). После чего он сказал: 'Равви! Ты - Сын Божий, Ты - Царь Израилев', а в ответ услышал слова Учителя: 'Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому' (Ин. 1:49 -51). Такова формула и суть традиции: видеть небеса отверстыми и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих.
Итак, все те, кто видел 'небеса отверстыми и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих', включая Свв. Антония Великого, Терезу Авильскую, Хуана дела Крус, если упомянуть только тех очевидцев, о которых мы говорили в этом письме, принадлежат к традиции и представляют ее.
Знаете ли вы, дорогой неизвестный друг, кто является основателем первого ордена в традиции христианского герметизма? Св. Франциск Ассизский, poverello{106}, без всякой эрудиции и всяких правил - звезда первой величины на небосклоне мистики, гнозиса и магии! Ибо он не только видел небеса отверстыми и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих, но и актом посвящения от Серафима был настроен в единое созвучие с Самим Инициатором всех подлинных посвящений.
Но вернемся к Пятнадцатому Аркану Таро. До сих пор мы трактовали его в свете как индивидуального, так и коллективного порождения 'искусственно созданных демонов'. Что касается последнего, т. е. создания эгрегоров, т. е. еще один момент, требующий дополнительного разъяснения:
Оккультная литература XIX и XX столетий, прежде всего во Франции, выдвигает тезис (ставший почти классическим и, похоже, общепринятым), что коллективная воля и воображение могут порождать наряду с дурными эгрегорами и хорошие, т. е. 'добрые демоны' порождаются точно таким же образом, как и злые. Согласно этому тезису, все зависит от самой воли и воображения: если они добры, то на свет появляются позитивные эгрегоры, если же они злы, то создаются негативные. Это значит, что наряду со злыми существуют и добрые 'искусственные демоны', подобно тому, как существуют добрые и дурные помыслы.
С практической точки зрения этот тезис обосновывает коллективные попытки создать эгрегор с определенной целью: как, скажем, 'групповой дух' или дух, присущий определенному братству. Считается, что коль скоро такой эгрегор создан, то можно полагаться на его поддержку и обрести в нем действенного магического союзника. Считается, что у каждой
