Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма

постучать, и в знании, когда отворится вам. Ибо знание не появляется автоматически; оно открывается, когда отворяется дверь.

Это и есть формула синтеза усилий и Божественной благодати, принципа труда и восприимчивости и, наконец, достоинства и дара. Этот синтез провозглашает абсолютный закон всякого духовного прогресса и, следовательно, всякого духовного учения, независимо от того, исповедуется ли оно одиночным христианским герметистом, или монастырской общиной, или религиозным либо мистическим орденом, или каким-либо эзотерическим либо христианско-герметическим братством. Это закон, которому подчиняется всякий последователь христианского учения, принадлежащий к любой христианской духовной школе. И христианский герметизм, т. е. вся совокупность традиционного мистицизма, гнозиса, магии и оккультной философии, прошедший через крещение и преображение огнем, светом и жизнью христианства, ни в коей мере не является исключением. Герметизм без Божественной благодати есть лишь выхолощенный книжный историзм. Герметизм же без усилия есть лишь высокомерный сентиментальный эстетизм. Несомненно существование ТРУДА в герметизме, и этот труд есть дитя Божественной благодати и усилий.

Дорогой неизвестный друг, если вы знакомы с теологией, вы узнаете здесь чистую и простую доктрину католической Церкви, касающуюся соотношения между трудом и Божественной благодатью. Здесь же вы найдете опровержение пелагианства, согласно которому имеет значение один лишь труд (или усилия), а также опровержение протестантизма Лютера, согласно которому имеет значение одна лишь Божественная благодать. Вы найдете и подразумеваемую здесь доктрину католической Церкви —«natura vulnerata, non deleta» (природа уязвлена, но неуничтожена), т. е. Природа не стала полностью порочной вследствие Грехопадения, но сохранила какой-то элемент целомудрия, а следовательно и в человеческой натуре сохраняется какой-то элемент, способный на труд и на усилия, которые зачтутся.

Тогда, возможно, христианский герметизм просто заимствует основополагающие принципы своего философско-герметического учения у католического богословия?

Не следует забывать, что христианский герметизм не обособлен от религии, не обособлен от Церкви и не обособлен даже от науки, которая конкурирует с религией, Церковью или с той же наукой. Он является связующим звеном (дефисом) между мистицизмом, гнозисом и магией, выраженными через символику, — а символика есть средство выражения измерений глубины и высоты (и, следовательно, энстаза и экстаза), всего того, что универсально (что соответствует измерению ширины), и всего того, что традиционно (что соответствует измерению длины). Будучи христианским по своей сути, герметизм принимает скрещение универсальности, традиции, глубины и высоты христианства в том смысле, какой имел в виду апостол Павел, когда говорил: «Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (Ефес. 3:18—19). — Это и есть полная формула посвящения.

Так вот, стремясь к познанию и испытанию глубины и высоты Вселенского христианства, т. е. католического и традиционного или церковного, — герметизм ничего не заимствует, да и не может ничего заимствовать у Церкви, поскольку он есть ничто иное и не может быть ничем иным как одним из аспектов самой Церкви, а именно ее аспектом измерения глубины и высоты. Он, следовательно, есть плоть от ее плоти и кровь от ее крови; он ничего не заимствует у Церкви, поскольку сам является частью ее. Это невидимый аспект универсальности (в пространстве) и традиции (во времени), причем оба обретают зримый облик в Церкви. Ибо Церковь не только универсальна и традиционна, она также и глубока и возвышенна. Итак, христианский герметизм есть лишь вертикальный аспект, т. е. аспект глубины и высоты Церкви. Это, однако, вовсе не означает, что отдельные герметисты будут обладать всем, что глубоко и возвышенно (то есть всем эзотеризмом) в Церкви; это означает лишь то, что христианским герметистом можно быть только в той мере, в какой осознается глубина и высота универсальной традиции христианства, и что каждый, кто имеет подобный опыт и сознание, представляет христианский герметизм. В таком случае, являются ли все доктора теологии, проповедующие учение пути духовного опыта вне пределов теоретической теологии, и все святые и мистики Церкви, обладавшие таким опытом, в одно и то же время герметистами? Да — в той мере, в какой они являются свидетелями и представителями глубины и возвышенности в христианстве. Всем им есть что сказать современным герметистам, а тем, в свою очередь, есть чему у них поучиться. Взять, к примеру, сочинение Св. Бонавентуры «О тройном пути», где вы прочтете (35: III, 14):

«Итак, запомни, какова должна быть истина:

1. В первой Иерархии:
пробужденная звучанием молитвы,
деяние Ангелов;
услышанная в науках и чтении,
деяние Архангелов:
возвещенная примером и проповедью,
деяние Ангелов седьмого чина («Начала»).
2. Во второй Иерархии: соединенная как убежище и место отпущения грехов,
деяние Ангелов шестого чина («Власти»);
постигнутая путем усердия и подражания,
деяние Ангелов пятого чина («Силы»)
соединенная в самоотречении и умерщвлении плоти,
деяние Ангелов четвертого чина («Господства»).
3. В третьей Иерархии: почитаемая через жертвоприношение и прославление,
деяние Ангелов третьего чина («Престолы»);
поклоняемая в экстазе (в выходе из себя) и созерцании,
деяние Херувимов;
воспринятая с целованием и радованием,
(amplectanda per osculum et dilectionem),
деяние Серафимов.
Прилежно запомни сказанное здесь мною,
ибо в этом источник жизни».

Один лишь краткий отрывок, но дающий пищу для размышлений на многие годы! Можно ли, будучи герметистом, позволить себе игнорировать подобные свидетельства (а таких свидетельств сотни) мира духовного и его достоверного опыта? Фабр д'Оливе, ЭлифасЛеви, Сент-Ив д'Альвейдр, Гюайта, Папюс и Пеладан несомненно заслуживают изучения, — так же, как и другие представители герметических и оккультных течений, но одного только их изучения недостаточно. Разве они единственные достоверные свидетели, и разве их труды являются единственными первоисточниками, свидетельствующими о реальности и опыте существования духовного мира? Поэтому давайте остережемся всех тех, кто знает через опыт, и давайте прежде всего стремиться к достоверности самого опыта как такового и прежде всего.

Но вернемся к теме искушения. Как мы это видели, оно имеет тройственный характер. Следовательно, мы можем говорить о трех основополагающих искушениях, которые соотносятся с тремя основополагающими условиями состояния райской благодати и с тремя обетами, образующими основу всей духовной культуры после Грехопадения: послушания, бедности и целомудрия. Таково практическое значение гексаграммы, или печати Соломона. Эта печать есть печать памяти о Грехопадении и о рае, т. е. она имеет отношение к закону (Torah). Ибо закон есть дитя рая и искушения.

Поскольку Новый Завет заключался во исполнение Ветхого, труд покаяния начался с повторения трех изначальных искушений. Однако на этот раз искушению подвергался Сын Человеческий, а само искушение происходило не в саду Эдема, а в пустыне. И на этот раз не змей (который был «хитрее всех зверей