― Вы мне надоели, Гартог!
Он потянулся, сделал несколько шагов по палубе и потом спросил:
― А что это вы читаете, деловой человек?
Гартог наполовину закрыл книгу и прочел английское, заглавие на обложке:
― Отчет Национального музея за 1897 год.
Корлевен ленивыми шагами направился к капитанской рубке, за стеклами которой виднелась тень капитана, склонившегося над картами.
― А что вы находите интересного в этом старье? ― продолжал спрашивать Флогерг.
― Вы понимаете по-английски? ― предварительно спросил Гартог.
― Поверхностно, да и то перезабыл.
― Вот название главы: «Посещение Рапа-Нюи, обычно называемого Истер-Исланд, в Тихом океане». Автор ― Джемс Кук. Хотите почитать?
― Нет, спасибо. А что рассказывает Кук о Рапа-Нюи?
― Ничего такого, чего бы мы уже не знали от доктора, и даже гораздо меньше того, чем знает доктор.
― Так зачем вы ее читаете?
― Чтобы сличить друг с другом различные мнения. Я люблю знать, куда я иду.
― Что же, остров действительно дикий?
― Действительно. По крайней мере он был таким в его время.
― И этим ограничивается вся известная вам литература по данному вопросу?
― Нет. Я прочел также отчет о путешествии Ла-Перуза, составленный географом- путешественником Бернизе.
― Ничего нового?
― Ничего. Он находит, что туземные женщины похожи на европейских.
― Это касается нашего Веньямина. Вы слышите, Годик?
― Слышу.
― Ему не стоит слишком обольщаться на этот счет, ― разочаровал Гартог. ― Кук не совсем разделяет такое мнение. Вот, например, гравюра на дереве, воспроизводившая сделанный там рисунок.
Мы склонялись над гравюрой. На ней была изображена голова полинезийки, с приплюснутым носом, толстыми губами; мочки ушей были растянуты до того, что свисали на плечи; все лицо было испещрено татуировкой, усеяно перьями, кольцами, сплетенными волокнами кокосовых орехов, и вообще совершенно не могло вызвать никаких нежных чувств в европейце.
― Фу! ― выдохнул Флогерг. ― Вот уж это нисколько не прельстительно! Я не думаю, чтобы подобный женский элемент мог поссорить нас на Рапа-Нюи.
― Не забудьте, что там есть два племени, ― возразил я; ― одно привезено из Полинезии, другое происходит от древней расы. Я не думаю, чтобы этот отвратительный образчик был представителем той тонкой и древней ветви, о которой говорил доктор.
― Но разве та раса не погасла? ― сказал Гартог.
― А думаете ли вы, что доктор Кодр снарядил бы всю эту экспедицию, если бы в душе его не оставалось сомнение в этом?
― Иллюзии допустимы, ― скептически заключил Гартог, ― и более того ― они позволяют жить.
― Так значит, ― подхватил Флогерг, ― опыт, проделанный вами, оставил вас еще чувствительным к прелестям Евы?
Неожиданный вопрос этот пробудил во мне мучительное прошлое и заставил меня встрепенуться.
― Много ли вы понимаете в этом опыте, ― сказал я Флогергу, ― и можете ли судить о нем?
― Он прав, ― оказал Корлевен, высокий силуэт которого показался из тени. ― Вы знаете, Флогерг, наши условия. Каждый из нас хранит тайну своей прошлой жизни.
Флогерг снова нахмурился:
― Это правда, Гедик. Таинственная новая жизнь ожидающая нас, иногда заставляет меня забывать, что и у меня тоже есть свои тайны, быть может, более горькие, более ядовитые, чем ваши. Простите меня.
Я пожал протянутую им руку.
― А теперь, вечно беспокойный человек, ― сказал ему Корлевен, ― откройте снова свой блокнот и запишите.
― Готово, ― сказал Флогерг. Корлевен, шутя, стал как бы диктовать:
― ...И 16 апреля в третий час первой четверти ночи, на 27° 8' 30' южной широты и 112° 11' 30' западной долготы в 2664 километрах к В.-Ю.-В. от архипелага Опасного, при туманной погоде и тихом море, трехмачтовое парусно-паровое судно «Зябкий», из Папити, убрало свои паруса, пустило в ход вспомогательный двигатель и дошло до якорной стоянки в водах потерянного среди Тихого океана острова, название которого на петрографических картах гласит «Остров Пасхи», а настоящее имя есть «Рапа- Нюи».
Мы все четверо вскочили, потрясенные внутренним волнением. Уже фалы скатывались по круглым блокам, широкие паруса, шурша, складывались, раздавался нестройный гул голосов команды и свистки капитана: все это подтверждало, что начинал производиться маневр.
― Где остров? ― сказал, весь дрожа, Флогерг.
― А где же ему и быть? ― отвечал Корлевен. ― Прямо перед нами.
Глаза наши впились в ночной мрак.
― Я ничего не вижу! ― пробормотал Флогерг.
― Ну, вот! ― возразил Корлевен. ― Что можно увидеть среди такой темноты? Он там, где-нибудь во мраке, и, наверное, не очень далеко.
― Откуда вы это знаете? ― спросил Гартог, задыхаясь от волнения.
― А для чего бы иначе служило мне умение определить место судна? ― снова возразил Корлевен.
― Но... ведь можно ошибиться...
― Каждый ― мастер в своем ремесле, Гартог, а я знаю свое. Остров ― там, а если не там, то значит карты врут.
Мощный и глухой шум, нечто вроде дальнего глубокого шепота, отдаленное еще падение разбивающихся волн ― дошли до нашего настороженного слуха.
― Буруны!.. ― сказал Корлевен, протягивая руку к невидимому горизонту.
Это одно слово заставило вздрогнуть наши сердца. Торопясь, толкаясь, спотыкаясь о протянутые по палубе канаты, мы устремились на нос и, перегнувшись через борт, устремили взгляды ― в темную ночь.
Глухой стук пущенного в ход дизеля раздался среди тишины, точно стук молотка, и кузов судна задрожал. Двойная окаймленная пеной волна начала скользить по широким бокам форштевня, и текущая вода замелькала под нами.
Бледные отблески, фосфоресцирующие волны, синеватые мимолетные искорки причиняли головокружение, лишая нас ощущения поверхности воды и открывая под нами серо-зеленую пропасть водной стихии. Большие светящиеся медузы, мерцавшие розоватым, голубоватым, зеленоватым светом, колыхались на кормовой волне, будто огромные японские фонари.
Остров был там, мы чувствовали его шестым чувством, с закрытыми глазами. Остров был там, остров дикий, почти пустынный, которого лишь отдаленность от всех стран предохранила от разрушающей цивилизации. И в безмерной глубине под волнами, разрезаемыми нашим форштевнем, были скрыты древние развалины неизвестного мира, погребенные в зеленом мраке морской пропасти после одной из самых ужасных катастроф, происходивших на еще формирующейся земле.
