чтобы причинить мне зло. Она любила, была верна и чиста. Ты увлек бы ее в болото, ты…
― Остановись, брат. Ради бога. Ты несправедлив ко мне.
Он повелительно протянул руку. Чудесная перемена произошла в нем. Лицо снова приняло спокойное выражение. Оно было сурово и гордо.
― Ты не должен думать, что я виновен в этом, ― сказал он спокойно. ― Я сыграл роль, которую никогда не думал играть. Я сделал дело, о которое никогда не думал замарать свои руки, и я жалею об этом и стыжусь этого. Но я говорю тебе, Этоль, что это все. Бог свидетель, что я не причинил тебе зла. Ты, без сомнения, не можешь думать, чтобы я был так низок. Без сомнения, ты не веришь, чтобы я был способен на это. То, что я сделал, я сделал из любви к тебе, ради твоей чести. Я пригласил ее сюда, чтобы ты мог видеть, кто она. Но это было все, я клянусь в этом. Она была здесь в такой же безопасности, как в стальной клетке.
― Я знаю это, ― сказал я. ― Ты пригласил ее сюда, чтобы я увидел, кто она такая. Ты говоришь мне, что завладел ее любовью, ты утверждаешь, что она пришла сюда на твой зов, ты клянешься, что она изменила бы мне. Ну, так я говорю тебе, брат мой, прямо в лицо ― я не верю тебе.
Внезапно маленькая поникшая фигурка в кресле выпрямилась, бледное, убитое горем лицо, с расширенными остановившимися глазами, повернулось ко мне. Жалкий вид исчез и на его месте была горячая невыразимая радость.
― Успокойся, Берна, я не верю ему, ― сказал я. ― Я не верю ему, и если бы миллионы других стали кричать мне в уши то же самое целую вечность, я сказал бы им, что они лгут, лгут.
Небесный свет сиял в ее серых глазах. Она сделала движение ко мне, но покачнулась, и я подхватил ее на руки.
― Не бойся, малютка, дай мне свою руку. Видишь, я целую ее, дорогая. Ну, теперь перестань плакать, любимая. Перестань.
Ее руки обвились вокруг меня. Она прижалась ко мне также тесно.
― Гарри, ― сказал я, ― это моя жена. Когда я потеряю веру во все остальное, я не перестану верить в нее. Ты заставил нас обоих страдать. Относительно того, что ты утверждаешь, ты ошибся. Она хорошая, хорошая женщина. Я никогда не поверю, что словом, делом или мыслью, она была неверна мне. Теперь прощай. Идем, Берна.
Вдруг она остановила меня. Ее рука лежала на моем плече и она повернулась к Гарри. Она держала себя с достоинством королевы.
― Теперь я хочу объяснить все, ― сказала она, ― перед вами обоими.
Она вынула из-за пазухи маленькую сложенную записку и протянула ее мне. Когда я прочел ее, яркий свет озарил меня. Вот она:
«Дорогая Берна. Ради бога, будьте осторожны. Джек Локасто снова едет на Север. Мне кажется, что он обезумел. Я знаю, что он ни перед чем не остановится и не хочу, чтобы пролилась кровь. Он говорит, что собирается свести старые счеты. Ради себя и дорогого вам человека будьте осторожны.
― Я получила это два дня назад, ― сказала она. ― О, я чуть не помешалась от страха. Я не хотела показывать тебе. Я не принесла тебе ничего, кроме беспокойства, и никогда не упоминала о нем, ни разу. Ты понимаешь, не правда ли?
― Да, детка, я понимаю.
― Я хотела спасти тебя, все равно какой ценой. Этой ночью я старалась удержать тебя от поездки туда потому что боялась, чтобы ты не встретил его. Я знала, что он очень близко. Но, когда ты уехал, мой страх стал расти все больше и больше. Я сидела, размышляя обо всем этом. Если бы только у меня был друг, думала я, кто-нибудь, кто помог бы мне. И когда я сидела, испуганная и расстроенная, позвонил телефон. Это был твой брат.
― Да, продолжай, дорогая.
― Он сказал, что хочет видеть меня и просил прийти тотчас же. Я подумала о тебе, о грозившей опасности о каком-нибудь ужасном несчастье. Я была в ужасе ― и пошла.
Она остановилась на минуту, как будто рассказ был невыносимо тяжел для нее. Затем продолжала.
― Я нашла дорогу к этой комнате. Мои мысли были полны тобой, тем человеком, желанием спасти тебя. Я не думала о себе, о своем положении. Сначала я была слишком взволнованна, чтобы говорить. Он попросил меня сесть и успокоиться. У него был значительный, торжественный вид. Я снова испугалась за тебя. Он попросил извинения и вышел из комнаты. Мне казалось, что его отсутствие длится целую вечность, пока я сидела, стараясь подавить свой страх. Неизвестность удивила меня. Затем он вернулся. Он закрыл и запер двери. Вдруг я услышала шаги и стук. ― «Тсс. Пройдите туда», ― сказал он. Он отпер дверь. Я услышала, как он разговаривает с кем-то. Я ждала, но тут ты показался вдруг. Остальное ты знаешь.
― Да, да.
― Что касается твоего брата, то я старалась ― о, как горячо! ― быть приятной ему, ради тебя. Он мне нравился, я хотела быть для него сестрой, но никогда мысль об измене не приходила мне в голову, никогда дурное чувство не оскверняло мое сердце. Я была верна тебе. Ты сказал мне однажды о любви, которая отдает, все и не требует ничего. О любви, которая отворачивается от друзей и родных ради возлюбленного. Я думаю, что люблю тебя так.
― О, дорогая, дорогая…
― Я хотела принести тебе счастье, но приношу только тревоги и горе. Иногда, ради тебя, я желала бы, чтобы мы никогда не встречались.
Она повернулась к Гарри.
― А вы, вы причинили мне большое зло. Я никогда не забуду его. Не хотите ли вы уехать теперь и оставить нас в покое?
Его голова была опушена так низко, что я не мог видеть лица.
― Не можете простить меня? ― простонал он.
Она печально покачала головой.
― Нет, боюсь, что никогда не смогу простить.
― Не могу ли я искупить это чем-нибудь?
― Ваше наказание должно быть в том, что вы ничего не сможете сделать.
Он не сказал больше ни слова. Она повернулась ко мне.
― Пойдем, супруг мой, ― нам пора.
Я открыл дверь, чтобы покинуть его навсегда. Вдруг я услышал шаги, поднимавшиеся по лестнице, тяжелую торопливую походку. Я посмотрел вниз, потом оттолкнул ее обратно в комнату.
― Приготовься, Берна, ― сказал я спокойно, ― вот идет Локасто.
Глава XXIII
Итак, мы ждали, Гарри и я, а между нами Берна. Мы слышали, как тяжелые шаги поднимались все выше и выше, по скрипучей лестнице, споткнулись один раз, потом остановились на площадке. В этой паузе было что-то зловещее. Шаги задержались, немного поколебались, затем, неуклонные как рок, направились к нам. В следующее мгновение дверь порывисто раскрылась, и Локасто появился на пороге.
Даже в это короткое мгновение меня успела поразить перемена в нем. Казалось, он состарился на двадцать лет. Он был худ и дрябл, как голодный волк в лесу. Лицо его напоминало череп, волосы были длинны и редки, глаза горели странным, неестественным огнем. Никогда кровь индейца не выражалась так ясно, как в этом темном орлином лице. Он хромал, и я заметил, что его левая рука была в перчатке.
Он сверкнул на нас взглядом из-под ощетинившихся бровей. Стоя тут, он был похож на злое животное, дикое существо, бешенное и отчаянное. Он пошатнулся в дверях и, чтобы удержаться, протянул
