— Корни все давно засохли, — сказал он. Ларри, тот самый, что нашел череп накануне, видимо уловил что-то в языке жестов и поз в маленьком спектакле возле грузовика. Он приблизился ко мне и встал слева.
Тогда старик выступил вперед. Лицо его было удивительно спокойно; никакие чувства не выражались на нем, когда старик стал между мной и молодым парнем и коснулся рукой амулетной сумки, которая висела у меня на груди. Это была небольшая сплетенная из кожи и стянутая ремнем сумка с эмблемой: радуга над Солнцем.
Мне подарил ее в день рождения один мой друг в Таксоне; почти случайно, на ходу, я снял ее с дверной ручки гардероба, когда уезжал из Сан-Франциско. Теперь старик-индеец прикасался к ней. Он поднял ко мне лицо, затем глазами указал на третью пуговицу своей шотландской рубашки. Его рука скользнула под рубашку и снова появилась с такой же сумкой на кожаном ремне.
— Что у вас там? — спросил он.
Я открыл свою сумочку и достал оттуда сову, крохотную золотую сову, которую Антонио дал мне в последнюю нашу встречу. Я положил сову старику в руку, и он покатал ее на ладони, не отрывая своих глаз от моих. Он отдал мне ее обратно, так и не взглянув на нее. Он нахмурился, затем взглянул на меня искоса и приподнял брови.
— Исцеляющая Сова, — сказал он.
— Это из Перу, — сказал я.
Несколько мгновений он смотрел на меня. И обычным тоном, словно я вынул авиабилет до Лимы из моего кармана, спросил:
— Вы собираетесь туда снова?
Я ответил, что собираюсь. В этот миг до меня дошло, что выбора нет, я должен ответить на письмо из моего сна.
Обеими руками он распустил шнурок своей сумки и извлек из нее тонкий зеленый прутик — побег шалфея. — Он будет охранять вас, — сказал он.
Я положил прутик вместе с совой к себе в сумку.
— Счастливой поездки, — сказал он.
— Спасибо.
Водитель сиял, обрадованный, что кризис разрешился. Он радовался нашему согласию, но торопился скорее погрузиться и ехать. Старик индеец обернулся к молодому и сказал:
— Наши традиции принадлежат только нам, по предки у нас с ними общие. Всех нас осеняют крылья великого духа.
Парень с повязкой не двигаясь смотрел в землю. Он был по-прежнему зол, но смолчал, явно считаясь с мнением старика.
— Мы рады всем людям, если они приходят к нам с уважением, — закончил беседу старый индеец, направляясь к сложенному в кучу снаряжению.
*2*
Если спросите, откуда
Эти сказки и легенды…
Три месяца спустя я летел в Куско. Я возвращался в Перу, как возвращаются в сон, чтобы догнать ускользающие образы. В Сан-Франциско заканчивалась весна — значит, в Перу начинается зима и снарядиться нужно соответственно. Одежда, отобранная с таким расчетом, чтобы выбрасывать ее по мере износа, была упакована в старый каркасный рюкзак и в небольшую туристическую сумку из мягкой кожи. Палатку я притянул ремнями к днищу рюкзака. Со мною был и мой дневник с записями о последних сновидениях и о работах в каньоне Шелли.
Меня воодушевляла надежда: я найду Антонио. Там, в Куско, я увижу друга, который впервые открыл мне легенды своего народа, рассказал о древней тропе, показал, как нужно идти, и подтолкнул меня в путь.
А еще было письмо в конверте с гравюрой. Оно засунуто вместе с паспортом в боковой карман рюкзака. Я получил его через несколько недель после моего возвращения из каньона Шелли. Один из моих перуанских друзей археологов, со связями в правительстве, приглашал меня посетить гробницу Владыки Сипана, священника и воина; камеру захоронения обнаружили huaqueros — грабители могил — в окрестностях Кахамарки на восточном побережье Перу.
Это была самая богатая из раскопанных могил в Новом Свете; вероятно, дальнейшие раскопки откроют другие слои — храм на храме, построенном в 100–300 годах нашей эры. Я буду в числе первых американцев, которых допустят к этим раскопкам.
Одноглазая старуха-негритянка, чье искусство гадания я изучал в бытность мою студентом философии в университете Пуэрто-Рико, сказала мне однажды, что существуют люди, которые видят сны, и люди, которые снятся. Я теперь окончательно понял, что она имела в виду; я пережил тот опыт, который является источником этого замысловатого афоризма. Или, быть может, лучше сказать, что этот опыт прожил во мне, через меня. Я знаю теперь, что означает видеть сон, сновидеть, потому что я начал постигать уроки, которые уже ожидали меня в тот апрельский день, когда садился в самолет на Перу.
Мой третий глаз, приученный видеть все совершенно иначе, чем два его физических брата, смотрит в прошлое, в тот весенний отъезд, и моргает от интуитивной вспышки, которая снова повела меня на землю инков. В повторяющихся снах и в высказывании старого хопи он распознает скрытые указания относительно того, что должно произойти. С помощью этого глаза я вижу себя сидящего с широко раскрытыми глазами и настороженно, в течение почти всей ночи полета в Лиму, чувствую свое нетерпение и беспокойство от какой-то неясной надежды.
В чем дело, неужели так неповторимо качество моих прежних приключений? Этот вопрос, вместе с мыслью, что я принял опрометчивое решение, т. е. затеял это сольное путешествие ради того, чтобы добыть кое-что из собственного прошлого, — терзал мне внутренности, словно какое-то висцеральное расстройство.
В Лиму я прибыл точно так же, как это происходило много раз в течение нескольких последних лет. Мой друг встретил меня на таможне; он мельком показал дежурным свое удостоверение, и они тут же пропустили меня.
Прошло около часа в транспортных пробках и незначительных разговорах, прежде чем он сообщил мне, что недавно место раскопок подверглось ограблению.
Командование воздушных сил, которое сейчас обеспечивает безопасность в северном регионе вокруг захоронения Владыки Сипана, запретило все посещения по меньшей мере еще на несколько недель.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Но все же у меня есть что показать вам.
Я сдерживал разочарование еще двадцать минут, пока наша машина тащилась в пробке. Наконец, мы свернули в роскошный резидентский район Мирафлорес. Мой друг повел меня в городскую квартиру; поднявшись по лестничному маршу, мы очутились в изысканной, тщательно обставленной гостиной. Здесь были выставлены его сокровища. Золото, только золото.
Тончайшие орнаменты, амулеты, сосуды, нагрудные пластины, шестнадцатидюймовой высоты статуэтки царей из чистого золота, маска-Солнце в натуральную величину лица. Короче говоря, это была самая великолепная коллекция доколумбовских художественных изделий, когда-либо мною виденная.
— Как это все здесь очутилось? — спросил я, ошеломленный зрелищем. В эту минуту открылась дверь и в комнату вошел мужчина. Он выглядел так, словно провел сорок дней в пустыне и лишь три дня назад вырвался оттуда. На нем была белая накрахмаленная сорочка, черные брюки и huaraches. Напомаженные
