в воде. Крик, беготня, стукотня не умолкали.
– Спехивай барки! спехивай! Что стали? – кричали лоцманы. Бурлаки берутся за шесты.
– Не так, с этого конца!
– Канат опусти!
– Вяжи… Заматывай, дьявол!.. Подай чалку! Барки подвигались все ближе и ближе к реке и, наконец, были уже в ней.
– Сто-ой! Ах вы лешие!.. Брось чалку на энту барку!
– Цепи!.. што рот-то разинул!.. Да подай ты, леший, веревку! Бурлаки метались на барках и на берегу. Все из их рук валилось. Подлиповцы были на берегу. Их очень удивило, что барки так скоро попали в реку, и удивлял переход от льда к воде. Все был лед, а таперь на вот! Ишь сколь воды-то!.. В каждой барке была уже вода.
– Откачивай воду! живо! – кричат лоцманы в одном месте.
– Чини барку! – кричат в другом месте. Павел и Иван назначены в водоливы. Стоят они в барке друг против друга и большим черпаком, привязанным веревкой за потолок барки (палубу), помахивают, как очепом, и выливают им воду в отверстия, сделанные на боках барки. Лед шел уже меньше. Бурлаки долго дивились по вечерам: куда это лед идет? И порешили на том, что идет куда-то в море-окиян. Сверху стали приплывать барки все больше и больше. Теперь было уже до ста барок, и на каждой от пятидесяти до восьмидесяти человек бурлаков. Через три дня, как прошел лед, бурлакам опять нечего делать. Большая часть лежала на барках, суша онучки на солнышке, или ходили в завод за хлебом. Все чего-то ждали, чего- то боялись, хотели скорее плыть, рассказывали разные страхи. Сысойко и Пила с детьми попали на коломенку. Эта коломенка, как и другие коломенки, построена из соснового леса, имела плоское дно, которое к корме и носу постепенно сужалось, и имела палубу. Пила и Сысойко сменяли Павла и Ивана, когда им нечего было делать или надоедало лежать. Была ли то привязанность к ребятам, жалость к ним, или желание поробить – решать не берусь. Только Пила сильно начинал надоедать лоцману своими услугами. Скажет лоцман бурлакам: подтяните поносную! – Пила летит со всех ног к поносной, Сысойко тоже за ним, и примутся оба за поносную. Лоцман видит, что они и взяться-то не умеют как следует, обругает их. Пила спрашивает: а ты скажи – как?.. Велит лоцман какому-нибудь бурлаку сбегать на другую барку за чем- нибудь, Пила опять бежит от работы.
– Ты куды! Ты знай свое дело! – говорит лоцман.
– Сделаю то и то… – говорит Пила и идет на другую барку. Лежит лоцман в коломенке на железе и думает что-то, смотря на ребят, откачивающих воду, Пила и Сысойко гонят ребят.
– Подь, чучело! И тут робить не умеешь.
– Вот, умеешь!.. Пусти! – кричит Иван.
– Дурень, подь побегай… – говорит Пила Ивану. А ребятам давно хочется погулять.
– Не трог! Што пристал к ним? Знай свое дело, – облает Пилу лоцман.
– Экой ты, Терентьич! Мальчонкам-то трудно ведь.
– Мало ли что! взялся за гуж, будь дюж.
– Да парни-то родные.
– Мало ли что родные. Знаем мы родных-то, кто с борка, кто с веретейки… Пила и Сысойко откачивают воду. Покачают, покачают, спины заболят, сядут и ждут, чтобы скорее лоцман ушел, и им бы лечь поспать.
– Качай, што стали!
– Да мы так…
– Я те дам – так!.. Этот лоцман заводский человек и уже четырнадцатый год бурлачит по Чусовой и Каме, лоцманом служит шестой год и знает все опасные места на реках, за что и получает хорошее жалованье. Лоцман на барке или на коломенке – глава; без него ничего не поделаешь. Лоцман отвечает за целость барки, казенного имущества, здоровье людей – одним словом, он должен в целости сдать то, что принял. Поэтому неудивительно, что лоцман обращается со всеми как ему вздумается. Вот к этому-то человеку и старался втереться Пила, понравиться, для того, чтобы ему лучше было. Он понял, что все его товарищи, бурлаки, – такие же люди, как и он, что от них ничего не получишь хорошего, а еще наживешь худа: пожалуй, лоцман возьмет да и прогонит, как прогнал шестерых бурлаков за то, что они стащили ночью с барки две полосы железа. Лоцман же, бывши сам бедным бурлаком, всех считал равными себе, знал нужду каждого, не налегал ни на кого слишком работою и требовал только, чтобы все исполняли свое дело как следует. Одно только в нем было скверно: зная, как и что сделать, он хотел, чтобы все так делали и делали живо. Чтобы больше втереться к лоцману, Пила стал ему наговаривать на бурлаков. И действительно, лоцман по вечерам сидел с подлиповцами, расспрашивал их об родине и сам рассказывал им свои делишки,
– Вот ты пошел теперь бурлачить, и ладно. Города посмотришь разные, и жизнь-то лучше будет. Я, брат, тоже прежде мыкался так-ту, да поправился. Трудно было, зато теперь любезно поживаю: в заводе баба, летом весело. Пила слушал, рот разиня.
– Как походишь годов десяток, и сам будешь лоцман.
– А теперь нельзя?
– Экой ты дурень! Ты знаешь ли, што за штука лоцман?
– Э!
– Точно. Возьмешься ты за это дело и покаешься. Вот теперь Чусовая. Уж я знаю все, где какое место опасное, а кто ево знает, что случится? Вдруг как коломенка-то разобьется, ну и потонет. А я отвечай… Дура! Пила не понимал, как может потонуть коломенка. Лоцман растолковал ему.
– Эко дело!.. Научи ты меня, Терентьич! – говорил Пила.
– Вот и учись. Ты стой возле меня. Я тебя заставлю поносной водить.
– Уж ты и Сысойка заставь.
– И его заставлю. Только смотри, делай, как я буду велеть.
– Уж не бай! А ты, Терентьич, и ребят туды поставь.
– Ребят нельзя. Работа их легкая. А им с эким бревном валандаться неподходящее дело… Надо тоже и чувствие иметь.
– А если можно, ты лучше со мной поставь.
– Толкуй с дураком! Ты то пойми: што им здесь делать-то? Какая у них сила? Ишшо захворают, горе будет с ними.
– Ну, так и ладно. Терентьич очень понравился Пиле, но Сысойко почему-то невзлюбил его. Не долго постояли барки; не долго нежились и бурлаки. Надо же и плыть в дальний путь… Поплывайте, добры молодцы, за богачеством. Не знаете вы, что богачество-то вы сами спроваживаете: барки-то полны, да не для вас все это.
VI
Прикащики сосчитали всех бурлаков. Беглых оказалось двадцать четыре человека. Барки были осмотрены старательно. Дали бурлакам по полтиннику денег и велели готовиться в путь; а тронуться назначено завтра. Окончив поверку и осмотр барок, прикащики сказали лоцманам: «Ну, ребята, завтра мы поплывем. Смотрите, берегите барки и народ».
– Уж в эвтом не сумневайтесь, – было ответом лоцманов.
– Ну, и ладно. А вы, ребята, бурлаки, во всем слушайтесь лоцманов. Если кто ленив окажется да буянить будет, того мы прогоним и денег не дадим. Бурлаки на это ничего не сказали, а стояли без шапок, переминаясь с ноги на ногу и почесывая свои бока.
– А когда в Пермь приплывем, тогда получите половину денег сполна. Бурлакам это любо показалось. Кто поклонился прикащику, а кто и так стоял и смотрел на прикащика, как будто говорил про себя: больно ты хорош человек, только не обидь бедного человека… Когда ушли прикащики, деятельность оживилась: лоцманы кричали на бурлаков, бурлаки бегали, кое-что прилаживали и починивали, готовили барки к отплытию. Вечером, накупивши в заводе хлеба и лаптей, все бурлаки загуляли – пропили свои трудовые
