ходит, и названье ему: пароход. Бурлаки хохочут. Больно уж смешно лоцман бает.
– Там котлы поделаны для паров, и печь большая устроена. Он сажен двадцать в день съедает. Бурлакам опять смешно.
– Ишь ты черт! А пошто?
– По то что пароход. Парами ходит.
– Прокурат, право, ты! Экой зубоскал!..
– А там машины такие устроены, кои сами действуют.
– Ну уж, и сами?
– Ей-богу.
– Так-таки сами?
– И люди только дрова бросают, да машинист около машины сидит наблюдает.
– Так он сам бежит?
– Экие вы дураки! – Лоцман плюнул в реку. – Врать вам стану – нужно, подикось.
– А пошто же у него веслов нету? Лоцман рукой махнул и отошел от бурлаков прочь.
– А ведь прокурат лоцман-то. Ишь што сбрехал: сам, бает, ходит, – толкуют бурлаки и хохочут. Причалили к берегу против почтовой конторы. Здесь было уже барок двадцать. Бурлаки сидели и ходили на барках, на берегу, плелись на гору в город. На горе гуляла губернская публика. Все это занимало подлиповцев, и они тоже сошли на берег, постояли под горой, потолковали, идти или нет, и решили, что идти незачем: нет денег, да и поздно, – ушли опять на свою барку. Наелись сытно хлеба с водой и легли спать; но никак не могли уснуть. Больно их забавляли пароходы и публика губернская. Разговоры шли теперь вроде следующего:
– Ну, таперь доплыли в Перму. Отдохнем. Супротив Перми да Елабуги уж не будет таких городов.
– Там еще Нижной-город есть. Огромнеющий, дома – эво какие. А это супротив Нижнего пигалича.
– Этот, бают, губерня, потому, бают, все набольшие живут, страшные такие… Всем городам правят, и Чусова тоже на Перму молится.
– Вре! А Чердынь? – спросил Пила.
– И Чердынь тоже.
– А Подлипная?
– Тоже.
– Ну, брат, врешь… У меня только и было начальство – поп да становой! – ворчит Пила.
– Ну, значит, ты вячкой.
– Я те дам – вячкой! Сам ты вячкой… – бранится Пила. Барки то и дело прибывали. К каждой барке приходили солдаты, служащие в дистанции путей сообщения, осматривали барки, билеты, считали бурлаков, придирались к лоцманам за больных, кричали и получали от лоцманов деньги. Первый день прошел скучно для бурлаков. Все они умаялись и рано легли спать. Некоторые из них ходили в город, да только так, поглазеть. Ночью еще приплыло несколько барок, и вновь приплывшие бурлаки не давали спать приплывшим раньше, потому что кричали: «бери чалку!» – потом наступали на ноги спавших на барках бурлаков. Бурлаки ругались.
X
В полдень, на другой день, бурлаки получили по полтиннику денег. До этого времени некоторые из них продавали в городе, за дешевую цену, сковородки, чугунки и прочие железные вещи и на деньги эти покупали хлеба, булок, огурцов, сушеных судаков и луку. Соленые и сушеные судаки бурлаки разрубливали на несколько частей и большею частию глотали неразмоченные, прикусывая хлебом и свежим луком. Бурлаков, не бывавших в больших городах, очень занимала Пермь. По правде сказать, город этот неказист, жители бедны, хорошие дома построены большею частию на одной улице, идущей от сибирской заставы к дому В., а потом к будке, стоящей на краю лога. Но бурлаки эти в первый раз видели большие дома, в первый раз ходили по прямым улицам. Их все забавляло: и люди, и кареты, и телеграфные столбы. В этот день и Сысойку с ребятами лоцман не отпустил в город, а заставил чинить барку. Посмотрим поближе на жизнь бурлаков в Перми, хотя в третий день, когда подлиповцы пошли в город. Четыре часа утра. Барок больше сотни; но барки все еще приплывают. Посреди их красуются четыре караванки с разноцветными кружками и с надписями на флагах, означающими название заводов. Бурлаки почти все встали, и каждый что-нибудь ладит. Стук, звук от железа, скрип и говор не умолкают и слышатся далеко. Несколько бурлаков кучками сидят или лежат под горой и на горе; сидящие разговаривают, или зевают, или едят хлеб, лежащие дремлют или смотрят на барки, на реку, на небо… Хорошо сидеть на горе против реки, так бы все и сидел, и мысли все какие-то хорошие появляются в голове… И часто бурлак засыпает, нежась на сырой земле… Он отдыхает, и хочется ему все бы так отдыхать. Пять часов утра. В это время к баркам идут городские и мотовилихинские торговки и приносят на досках, положенных на головы, хлеба и калачей и на коромыслах луку, квасу и огурцов. Бурлаки берут нарасхват или хлеба, или луку. Квас пьют все. Пила старался достать хлеба даром, да здесь торговки оказались хитрее его: сами мастерицы обманывать, а хлеб большею частью продают с закалой. В восьмом часу бурлаки идут толпами в город, кто в полушубках, кто в одних рубахах. Лоцманы отправляются к начальнику дистанции, за ними идут и прикащики, и другие старшие лица над бурлаками, плывущие на караванках. Зачем они идут к начальнику дистанции, – об этом редкий житель Перми не знает, а мы умолчим. Бурлаки валом валят в город, а на барках все еще много их: там все не умолкает стук, скрип. Несколько барок уже отплывают. Пиле и Сысойке лоцман не дал денег, за то, что они нагрубили ему. В этот день лоцман велел им не отлучаться с барок, а сам ушел. Их взяло горе.
– А мы побежим, – сказал Пила Сысойке.
– Куда подем? здесь баско.
– А мы подем поглядим. Пила пошел к детям.
– Сколько он дал? – спросил он Павла.
– Ишь! – Павел показал медные деньги – двадцать копеек.
– Много, – говорил Иван.
– Пойдем! – скомандовал Пила детям.
– Да он велел воду откачивать.
– Што откачивать! Хоть ты качай не качай, а воды гли сколько. Ребята пошли.
– А вы нам дайте денег. Как получим, отдадим. Ребята не давали.
– Вы насобирайте. Право, дай! Ребята поругались, а как стали всходить на гору, отдали по пятнадцать копеек каждый. Деньги взял Пила. Взошли они на гору с двумя бурлаками. На горе в нескольких местах сидели горожане, глазевшие на барки и на бурлаков. Подлиповцам хорошо сделалось, когда они посмотрели на реку.
– Ишь ты! – улыбаясь, говорил Пила. Они вошли в улицу. Проехала карета. Пила долго ломал голову и не мог понять, что это за штука такая. Пройдет ли хорошо одетый господин, подлиповцы шапки снимают и смотрят на него; попадется ли офицер, они тоже снимают шапки и долго дивуются: кто же это такой? Попался им навстречу молодой дьякон, без пушка на лице, в шелковой рясе. Пила долго смотрел на него, рассуждая, кто это. Ему казалось, что это женщина, и он хотел догнать дьякона, посмотреть на него, да товарищи отговорили. Куда ни посмотри, везде хорошо. Вот бы пожить тут. В нескольких местах на деревянных тротуарах сидят бурлаки и едят; несколько человек лежит около заплотов на траве.
– Вы откелева, – спрашивают подлиповцы бурлаков. Те скажут. По улицам идут бурлаки: один несет чигунки, другой коты, третий пять ковриг черного хлеба на спине, обвязав их веревкой, двое тащат на палке брюшину, осердие, старую, почти засохшую говядину. Кто ест, а кто и так идет; попадаются даже пьяные. Увидали они телеграфные столбы.
– А это што?
– А это соль добывают, – решил Пила. Однако они подошли к одному столбу, около которого стояла кучка бурлаков.
– Што, ребя, диво? – сказал Пила, думая, что в столбах ничего нет удивительного.
