демократы знали, что если в стенах съезда они в меньшинстве, то на улице их поддерживает народное море. После заседаний многие участники Московской группы и их союзники спешили «зарядиться» – на митинги-встречи избирателей, а по выходным – в Лужники на гигантские манифестации демократов. Это придавало демократам на съезде уверенность в себе, заставляло власть колебаться под натиском меньшинства.
Итоги съезда
У зрителей съезд сначала вызвал ажиотаж, а потом довольно быстрое разочарование результатами. Но ситуация в стране изменилась. Политическая борьба стала открытой. Процесс перемен стал необратимым, потому что попытка «реакции» немедленно привела бы к выходу на улицы огромной массы людей. Подавление такого движения силой вело к необратимым переменам как и продолжение горбачевских реформ. Вернуться назад, к обществу середины 80-х, было уже невозможно.
СТРАТЕГИЧЕСКАЯ РАЗВИЛКА – СОЮЗ ИЛИ РОССИЯ
НАВСТРЕЧУ ВЫБОРАМ
КУДА ЖЕ ДАЛЬШЕ? Впереди выборы. Следующий шаг в укреплении позиций «демократии» или решающий прорыв?
Несмотря на подъем гражданских движений, лидеры оппозиции в большинстве своем не ожидали, что КПСС рухнет после первого натиска. Скорее ожидалось, что перестройка станет чем-то вроде революции 1905 года, а затем после нескольких лет реакции наступит февраль 1917-го. Внешние формы революции в 1989-м тоже напоминали 1905-й до декабрьского восстания. Рецидивы авторитаризма вроде статьи 11 прим воспринимались как начало конца перестройки, оппозиционеры продумывали методы работы в подполье, а либеральные депутаты – в оппозиции его величества. Переход номенклатуры на сторону либерализма выглядел маловероятным.
Еще в 1988 году началось обсуждение «сильного хода» против Горбачева и его реформ. Интересно, что вызревала эта идея одновременно в двух изолированных друг от друга интеллектуальных штабах – «либеральном» и «патриотическом».
Вспоминает Г. Павловский:
Идее создания внутри СССР автономного (о независимости речи еще не шло) Российского государства оппонировали как сторонники сохранения «либеральной империи» Горбачева, так и противники имперской структуры советского общества, которые в то же время опасались республиканского авторитаризма ничуть не меньше, чем общесоюзного. Они, как, например, Конфедерация анархо- синдикалистов, выступали за многоступенчатую автономию – поддержку местного самоуправления, противостоящего региональным номенклатурным «князьям», и региональной автономии, «растаскивающей» власть республиканских номенклатур, которые могут расколоть СССР на несколько крупных кусков. Идея перезаключения союзного договора и суверенитета одобрялась этой частью оппозиции только при условии учета баланса полномочий Союза, республик, регионов и самоуправления разных уровней по принципу «перевернутой пирамиды»[252]. Однако, как показывает резолюция митинга 21 мая, сторонники многосторонней автономизации не понимали, насколько опасным для их концепции является требование превращения СССР в свободный союз «суверенных республик». Весной 1989-го это требование воспринималось не как требование самостоятельности России, а как проявление солидарности с борьбой за самоопределение республик Прибалтики и Кавказа.
Впрочем, в 1989-м среди неформалов усиливаются разногласия по поводу отношения к национальным движениям Прибалтики. Для «общедемократов» они были безусловными союзниками, а левые социалисты стали подмечать явный отход «союзников» от демократических принципов. Отражением этих разногласий стал, например, выпуск «Общины», где рядом были помещены материалы, защищающие «Саюдис» от нападок со стороны коммунистической прессы, и моя статья «Консерватизм революции» с критикой «Саюдиса» за непримиримость в отношении движений национальных меньшинств и за стремление создать «сильное национальное унитарное государство, противостоящее свободе личности»[253].
«ПАТРИОТЫ» И «ДЕМОКРАТЫ»…
ДО СЕРЕДИНЫ 1989 ГОДА дискуссии сторонников и противников усиления республиканской власти в РСФСР велись вяло. Но ее оживили «патриоты», которые помогли «расставить точки над i». На съезде народных депутатов известный лидер «патриотов» писатель В. Распутин сделал заявление, серьезно повлиявшее на настроения оппозиционных интеллектуалов: «Мы, россияне, с уважением и пониманием относимся к национальным чувствам и проблемам всех без исключения народов и народностей нашей страны. Но мы хотим, чтобы понимали и нас… Здесь, на съезде, хорошо заметна активность прибалтийских депутатов, парламентским путем добивающихся внесения в Конституцию поправок, которые позволили бы им распрощаться с этой страной. Не мне давать в таких случаях советы. Вы, разумеется, согласно закону и совести распорядитесь сами своей судьбой. Но по русской привычке бросаться на помощь, я размышляю: а может быть, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее, и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления? Может, так лучше? Это, кстати, помогло бы и нам решить многие проблемы, как настоящие, так и будущие»[254]. Впервые слова о выходе России из Союза были сказаны с высокой трибуны. Идея развала СССР через Россию не была подброшена с Запада, не была озвучена «демократами». Она была выдвинута «патриотами», заявлена с сильной демагогической аргументацией («помогло бы решить многие проблемы»), с готовой идеологемой «россияне», которую легко было противопоставить «советским людям», сплачивая против советской идентичности русских и нерусских жителей РСФСР.
Два года спустя, когда вполне проявилось значение призыва к выходу России из СССР, ее «независимости от самой себя», Распутин так разъяснил смысл своего выступления 1989 года. «Угрозы выйти из Союза и оставить Россию у разбитого корыта раздавались неоднократно. Послушать – будто только она одна, расталкивая без стеснения всех остальных, и кормилась до отвала у этого корыта, будто не разделила она общей участи и даже не пострадала больше… Рядом со случайными выкриками просматривалась и продуманная объединенная тактика расчленителей Союза – с краев отваливать действиями народных фронтов (опять „народные“ и опять захватом), а в центре расшатывать опоры государственного здания…