Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II

Всё это просто не умещалось в голове. Хотелось уверить себя, что память – ничто, морок, иллюзия, сон, сумасшествие. Тогда можно было бы жить. Но не получалось и это…

Тогда в каком-то немом ожесточении она стала вспоминать то, что было связано с Агатом. Вот она, ошеломлённая дикой расправой маленьких наездников на птицах с огромными добродушными людьми Диветоха, бросается в какую-то дверь…

ничего просто слова сухие как солома

…первое знакомство с окружением Кафа…

чувство неловкости и раздражения хоть что-то дёрнулось в душе но только дёрнулось и сразу улеглось

…среди этих людей – шумных, сильных, занимающих в пространстве очень много места – Агат казался робким подростком, и именно так они к нему относились…

не тронь положи тебе это рано мальчик лучше пойди съешь пирожное

…я сразу понял, что ты необыкновенная…

когда это было сказано

…и я люблю тебя…

ах да в саду деревья похожие на фонтаны и трава колышется как шёлковый занавес

…и всё уложилось во сколько дней? едва ли в десять: нежность и страсть, и гнев Кафа, и Аски тайком приносит мешок с её одеждой и оружием, а Агат добывает где-то горсть патронов…

вот это помнится отчётливо с каким звуком тяжёленькие патроны пересыпаются из ладони в ладонь и сухой жар той ладони

…а потом Каф тащит её куда-то по лестницам вниз – железные дырчатые ступени и зелёные полупрозрачные стены, и где-то в глубине мерещатся лица, лица, лица… – и на каменном столе она видит распятую женщину Аски и слышит её невозможные слова…

и снова раздражение и пустота

…нет же, нет! – Агат вырывается и заслоняет её, а она выхватывает револьвер и стреляет, удар выстрела убийственен в этом каменном мешке, жреца отбрасывает на несколько шагов, а ей силой отдачи сгибает руки и – ослепляющий удар железом в лоб…

унижение потому что ощущает брезгливость Кафа он выбрасывает её как выбрасывают опоганенное полотенце

…и всё? И это всё? Какая же ты дрянь – из-за тебя люди бросаются умирать, идут на муки, на то, чему нет названия – а ты не чувствуешь ничего…

Да. А потом её снова подхватил Алексей, и она, не отдавая себе отчета, видела в нём… Нет. Этого не может быть. Алексей… он совсем другое. Совсем другое…

Теперь у неё всё равно не было никого. Никого. Никого…

И, не чувствуя, что подвывает сама, она стала гладить воющую Аски, действительно не испытывая настоящей жалости, а лишь – какое-то общее чувство тупой безысходности.

Впрочем, гораздо сильнее ей хотелось есть, и она досадовала, что должна тут сидеть и гладить, а не собирать чертовски питательные мучнистые стручки, похожие на маленькие бананы. Она злилась на Аски, но не было в мире силы, которая заставила бы её сейчас встать и выйти наружу.

Наверное, это и спасло ей жизнь.

…Был не грохот – скорее, хруст. В нём не доставало протяжности, потребной грохоту. Но силы хватало. Хижина заплясала вместе с землёй. С потолка посыпался мусор. Потом совсем рядом быстро и не в такт ударило несколько раз тяжело и хрястко. Отрада обхватила Аски, прижала к груди. Та была страшно тяжёлой и обморочно-мягкой.

Но тем не менее – они оказались снаружи.

Близкую заросль плодовых кустов срезало, словно косой. Замшелые камни вывернуло с их мест, и под камнями что-то мелко копошилось. Резкий запах сукровицы, несвежего сырого мяса… земли, обильно политой кровью…

Отрада стремительно обернулась.

Шагах в сорока замерла дрянь, какую она не могла бы увидеть даже в кошмарах.

Медузообразно вздрагивающая полупрозрачная плоть, облегающая скелет… гориллы? Отрада смотрела на тварь сзади и сбоку, и значит, тварь не видела её.

Пока – не видела её.

Покатые плечи, руки до земли, вместо головы – колышущийся пузырь… вдоль хребта – сотни мягких розовых хвостиков или щупальцев, и по всему телу – какие-то пульсирующие воронки, обрамлённые такими же хвостиками…

Шок омерзения был столь силён, что сознание никак не могло воспринять размеры чудовища. И только когда оно запустило руку за край обрыва и вынуло труп Агата… труп того, во что превратили Агата… Это полумедвежье громоздкое тело свисало из кулака и было не крупнее кошки!

Отрада попятилась. Она поняла вдруг, что всего, с чем сталкивалась раньше, – как бы и не было. И что настоящий ужас только начинается…

Она не помнила, куда бежала и как. Но когда сил уже не осталось, когда грудь разрывало сухим огнём, она уронила Аски на землю – на зеленоватый щебень – у какой-то дыры. Справа-слева-сверху их скрывали не слишком густые колючие кусты, назад уходил склон, но она только что бежала вниз, а не вверх… земля подрагивала, и Отрада сунулась в дыру – и застонала. Дыра уходила глубоко, но здесь, у выхода, её