Поднялся по ступенькам наверх или спустился в подвал.
Алле-оп.
Марла входит с черного хода, в руке канистра с хлопьями щелока.
— В магазине была стопроцентно переработанная туалетная бумага, — рассказывает Марла. — Перерабатывать туалетную бумагу — это, наверное, самая ужасная в мире работа.
Я забираю канистру щелока и ставлю ее на стол. Молчу.
— Можно остаться на ночь? — спрашивает Марла.
Не отвечаю. Молча считаю в уме: пять ударений, семь, пять.
И тигр может улыбнуться,
Даже змея скажет, что любит тебя:
Ложь делает нас злыми.
Марла спрашивает:
— Что ты готовишь?
Я — Точка Кипения Джека.
Я говорю: «Иди, просто иди, просто убирайся. Ладно? Разве недостаточно ты еще урвала из моей жизни?» Марла хватает меня за рукав и на секунду удерживает, чтобы поцеловать в щеку.
— Пожалуйста, позвони мне, — говорит она. — Пожалуйста. Нам нужно поговорить.
Я говорю — «Да, да, да, да, да».
Только Марла вышла за дверь — Тайлер снова объявляется в комнате.
Быстро, как в волшебном фокусе. Мои родители развлекались таким волшебством в течение пяти лет.
Я кипячу воду и собираю сало, пока Тайлер освобождает место в холодильнике. Воздух насыщается паром, и с потолка начинает капать вода. Сорокаваттная лампочка светит в морозилке, как что-то скрытое от меня за бутылками из-под кетчупа, банками с рассолом или майонезом, — тусклое свечение из морозных недр, четко очерчивающее профиль Тайлера.
Кипятишь, собираешь слой. Кипятишь, собираешь слой. Кладешь все собранное сало в пакеты из-под молока со срезанным верхом.
Придвинув стул, Тайлер стоит на коленях у открытой морозилки, наблюдая за остывающим салом. В кухонной жаре из-под морозильной камеры валят клубы ледяного пара, собираясь у ног Тайлера.
Я наполняю салом новые молочные пакеты, Тайлер ставит их в морозилку.
Я становлюсь на колени напротив холодильника, рядом с Тайлером; он берет мои руки в свои и показывает мне ладони. Линия жизни. Линия любви. Холмы Венеры и Марса. Вокруг нас собирается холодный пар, лампочка морозилки тускло освещает наши лица.
— Нужно, чтобы ты оказал мне еще одну услугу, — говорит Тайлер.
«Это насчет Марлы, да?»
— Никогда не говори с ней обо мне. Не обсуждай меня за глаза. Обещаешь? — спрашивает Тайлер.
«Да, обещаю».
Тайлер говорит:
— Если хоть раз упомянешь в разговоре с ней меня — больше меня не увидишь.
«Да, обещаю!»
— Обещаешь?
«Да, обещаю!!»
Тайлер говорит:
— Помни. Ты трижды пообещал.
Тонкий прозрачный слой собирается сверху стоящего в морозилке сала.
«Сало», — говорю я, — «Оно распадается».
— Не волнуйся, — отвечает Тайлер. — Прозрачный слой — это глицерин. Можно снова перемешать его, когда будешь готовить мыло. Или можно отделить и собрать его.
Тайлер облизывает губы и переворачивает мою кисть ладонью вниз над своим коленом, обтянутым засаленной полой фланелевого купального халата.
— Можно смешать глицерин с азотной кислотой и получить нитроглицерин, — говорит Тайлер.
Я с открытым ртом перевожу дыхание и говорю: «Нитроглицерин…» Тайлер облизывает губы до влажного блеска и целует тыльную сторону моей кисти.
— Можно смешать нитроглицерин с нитратом соды и опилками и получить динамит, — говорит Тайлер.
«Динамит…», — говорю я и опускаюсь на корточки.
Поцелуй влажно блестит на моей руке.
Тайлер вытаскивает пробку из канистры со щелоком.
— Можно взрывать мосты, — говорит Тайлер.
— Можно смешать нитроглицерин с добавкой азотной кислоты и парафином и получить пластиковую взрывчатку, — говорит Тайлер.
— Можно запросто взорвать здание, — говорит Тайлер.
Тайлер наклоняет канистру на дюйм над влажно блестящим следом губ на тыльной стороне моей кисти.
— Это — химический ожог, — говорит Тайлер. — Доставляет массу неописуемых мучений. Хуже сотни сигаретных.
Поцелуй блестит на тыльной стороне моей руки.
— У тебя останется шрам, — говорит Тайлер.
— Имея мыла в избытке, — говорит Тайлер. — Можно взорвать все, что угодно. Только помни, что ты обещал.
И Тайлер опрокидывает канистру со щелоком.
Глава 9.
Слюна Тайлера сделала две вещи. На влажный след поцелуя на тыльной стороне моей кисти налипли горящие хлопья щелока. Это первое. А второе — щелок горит, только если его смешать с водой. Или слюной.
— Это — химический ожог, — сказал Тайлер. — Доставляет массу неописуемых мучений.
Щелок можно использовать для прочистки забившейся канализации.
Закрой глаза.
Паста из воды и щелока может прожечь алюминиевую сковороду.
В смеси воды и щелока растворится деревянная ложка.
В соединении с водой щелок разогревается до двухста градусов, и при нагреве прожигает мне руку, а Тайлер прижимает мои пальцы своими к моей испачканной кровью штанине, — и Тайлер требует моего внимания, потому что, как он говорит, это лучший момент в моей жизни.
— Потому что все, что было до этого, — лишь история, — говорит Тайлер. — И все, что будет после, — лишь история.
Это лучший момент в нашей жизни.
Пятно щелока, в точности принявшее форму отпечатка губ Тайлера, — это огромный костер, или каленое железо, или атомная плавка на моей руке в конце длинной, длинной воображаемой дороги, — я далеко на много миль. Тайлер приказывает мне вернуться и быть рядом. Моя кисть все отдаляется, уменьшается, уходит к концу дороги у горизонта.
В воображении огонь еще горит, но он уже лишь отблеск за горизонтом. Просто закат.
— Вернись к боли, — говорит Тайлер.
Это вроде направленной медитации, такой, как в группах психологической поддержки.
Даже не думай о слове «боль».
Направленная медитация помогает больным раком, — поможет и мне.
— Посмотри на руку, — говорит Тайлер.
Не смотри на руку.
