трём с серной кислотой.
Ты получаешь нитроглицерин.
Семь минут.
Смешай нитро с опилками и ты получишь отличную пластиковую взрывчатку. Многие космические обезьянки пропитывают нитроглицерином вату и добавляют нюхательную соль в качестве сульфата. Это тоже работает. Некоторые обезьянки используют парафин, смешанный с нитро. С парафином у меня никогда-никогда не получалось.
Четыре минуты.
Мы с Тайлером на краю крыши, пистолет у меня во рту, и мне интересно, насколько он чистый.
Три минуты.
А потом кто-то кричит.
— Подожди, — и это Марла идёт к нам через крышу.
Марла идёт ко мне, только ко мне, потому что Тайлер исчез. Пух. Тайлер — моя галлюцинация, а не её. Быстро, словно карточный фокус, Тайлер растворился. И сейчас я просто один человек, держащий пистолет у себя во рту.
— Мы шли за тобой, — кричит Марла. — Все члены группы поддержки. Ты не должен это делать. Опусти пистолет.
Позади Марлы весь народ из рака желудка, мозговых паразитов, меланомы, туберкулёзники идут, ковыляют, едут в инвалидных креслах ко мне.
Они говорят:
— Подожди.
Холодный ветер приносит ко мне голоса, говорящие: — Остановись.
И:
— Мы можем помочь тебе.
— Позволь нам помочь тебе.
Сквозь небо раздаётся вуп вуп вуп полицейских вертолётов.
Я кричу: «Уходите. Уносите отсюда ноги. Это здание сейчас взорвётся».
Марла кричит:
— Мы знаем.
Это типа совершенно уникальный момент для меня.
«Я не убиваю себя, — кричу я. — Я убиваю Тайлера».
Я — крутые яйца Джо.
Я помню всё.
— Это не любовь, или что-то в этом роде, — орёт Марла, — но мне кажется, что ты мне тоже нравишься.
Одна минута.
Марле нравится Тайлер.
— Нет, мне нравишься ты, — орёт Марла. — Я знаю разницу.
И ничего.
Ничто не взорвалось.
Ствол пистолета прижат к моей уцелевшей щеке, и я говорю: «Тайлер, ты смешал нитро с парафином, не так ли».
С парафином никогда ни получается.
Я должен сделать это.
Полицейские вертолёты.
И я спускаю курок.
30
В доме моего отца много квартир.
Конечно, когда я спустил курок, я умер.
Лжец.
И Тайлер умер.
С полицейскими вертолётами, говорящими в мегафоны, Марлой и всеми ребятами с группы поддержки, которые не могли спасти себя, со всеми ними, пытающимися спасти меня, я должен был спустить курок.
Это было лучше, чем настоящая жизнь.
И твой единственный совершенный момент не будет длиться вечно.
На небесах всё белое на белом.
Фальшивка.
На небесах всё тихо, подбитая резиной обувь.
На небесах я могу спать.
Люди пишут мне на небеса и говорят, что меня помнят. Что я — их герой. Мне станет лучше.
Ангелы здесь по типу ветхого завета, легионы и лейтенанты, силы небесные, работающие по сменам, дни, пересменки. Кладбище. Они приносят тебе еду на подносе с бумажным стаканчиком лекарств. Игрушечный набор «Долина Собак».
Я видел Бога по другую сторону длинного стола орехового дерева, со всеми его дипломами, висящими на стене над ним, и Бог спросил меня: — Зачем?
Зачем я вызвал столько боли?
Я что, не представлял себе, что каждый из нас — это замечательная неповторимая снежинка со специальной неповторимой специальностью?
Разве я не вижу, что все мы — заявления любви?
Я смотрю на Бога за его столом, записывающем что-то у себя в блокноте, но Бог неверно всё это видит.
Мы не есть особенные.
Но мы и не есть хлам и мусор мира.
Мы просто есть.
Мы просто есть, и что происходит — просто происходит.
И Бог говорит:
— Нет, это не так.
Да. Точно. Какая разница. Ты ничему не можешь научить Бога.
Бог спрашивает меня, что я помню.
Я помню всё.
Пуля, вылетевшая из пистолета Тайлера, она продырявила мне вторую щёку, чтоб сделать мне весёленькую улыбочку от уха до уха. Да, точно как у разъярённой тыквы в день всех святых. Японский демон. Дракон алчности.
Марла всё ещё на Земле, и она пишет мне. Однажды, говорит она, они заберут меня обратно.
И если бы на Небесах был телефон, я мог бы позвонить Марле с небес, и в тот момент, когда она скажет «алло», я бы не повесил трубку. Я бы сказал: — Привет. Как дела? Расскажи мне всё в мелких подробностях.
Но я не хочу возвращаться. Пока не хочу.
Просто потому.
Потому что иногда кто-нибудь приносит мой обеденный поднос и мои лекарства, и у него чёрный глаз, или его лоб вздулся наложенными швами, и он говорит: — Мы скучаем по вам, господин Тайлер.
Или кто-нибудь со сломанным носом толкает швабру мимо меня и шепчет: — Всё идёт согласно плана.
Шепчет:
— Мы собираемся разрушить цивилизацию, чтобы мы могли сделать из этого мира что-нибудь получше.
Шепчет:
