бы, что бы тогда получилось? Истина? Истина, как понимают ее люди разумные, капризна и непостоянна, такой урок преподал мне Бой за час до своей смерти.
Вы прочитаете эти записки только после моей смерти и, я уверен, не предадите их содержание гласности. Да и зачем бы? Ведь Вы ничего не сможете доказать. А что касается смерти Боя, ее обстоятельства нимало не удивительны для человека, знающего о его жизни то, что знаете теперь Вы. Дело обстояло так.
7
В 1968 году Магнус Айзенгрим наконец-то познакомил Канаду со своим всемирно известным шоу. К этому времени он настолько прославился, что даже попал однажды на обложку журнала 'Тайм' как величайший иллюзионист всех времен; 'Автобиография' продавалась у нас вполне прилично, хотя никто и не догадывался, что ее предполагаемый автор из местных - равно как и автор настоящий. В конце октября Магнус приехал на две недели в Торонто.
Само собой, я много общался с ним и с его труппой. Прекрасную Фаустину сменила другая, не менее прекрасная девушка, выступавшая под тем же именем. Лизл - за эти годы она превратилась в даму средних лет - была мне так же близка, как и прежде; все время, какое мне удавалось выкроить, я проводил в ее обществе. Она и Бласон были единственными, с кем я мог продолжить разговор точно с того места, на котором он прервался - день ли, год ли тому назад. И только ее просьба (пожалуй, было бы вернее назвать это приказом) заставила Айзенгрима прийти воскресным вечером в нашу школу и рассказать интернатским ребятам о гипнозе - вымогая подобные одолжения, учителя, и я в их числе, не испытывают никаких угрызений совести.
Как и следовало ожидать, вечер прошел с огромным успехом; хотя Айзенгрим шел в нашу школу буквально из-под палки, халтурить было не в его обычаях - если уж он брался за дело, то делал его хорошо. Он серьезно, как во взрослой аудитории, объяснил ребятам, что такое гипноз и каковы его ограничения. Он особо подчеркнул тот факт, что никаким гипнозом нельзя заставить человека сделать что-либо резко противоречащее его желаниям, хотя, конечно же, у людей бывают подсознательные желания, в которых они и сами себе не признаются. Когда это положение показалось нескольким мальчикам непонятным, Айзенгрим объяснил его так ясно и в таких терминах, что мое прежнее мнение о слабости его образования рассыпалось в прах. Он высмеял расхожие представления о гипнотизере как о некоем всесильном демоне типа, скажем, Свенгали* [Свенгали - демонический гипнотизер из романа Дж. Дюморье 'Трилби'.], который может принудить любого человека к любому поступку, однако рассказал несколько занимательных историй о странных и неожиданных гранях человеческой личности, проявляющихся под гипнозом.
Ребята с шумом требовали провести демонстрационный сеанс, но Айзенгрим отказался нарушить ради них свое правило не гипнотизировать людей младше двадцати одного года без письменного разрешения родителей. (Дети и молодежь плохо поддаются гипнозу, но этот факт Айзенгрим скромно обошел.) Зато он загипнотизировал меня; к полному восторгу ребят, я делал по его указанию разные неожиданные (но ничуть не унижавшие моего профессионального достоинства) вещи. Он заставил меня сочинить экспромтом стихотворение, чего я прежде никогда не делал; я сочинил, и вышло вроде бы неплохо.
Все это продолжалось около часа; когда же мы направились по главному коридору учебного корпуса на выход, из дверей Вашего, директор, кабинета вышел Бой Стонтон. Я их представил - к полному восторгу Боя.
- Я видел ваше шоу в прошлый четверг, - сказал он. - У моей падчерицы был день рождения, и вот мы так его отпраздновали. К слову сказать, вы подарили ей коробочку конфет.
- Я все прекрасно помню, - кивнул Айзенгрим. - Ваша группа сидела в третьем ряду, места с двадцать первого по двадцать пятое. У вашей падчерицы сильные очки и довольно характерный смех.
- Да, бедняжка Лорена. К сожалению, с ней приключилась небольшая истерика и нам пришлось уйти, это после того, как вы распилили человека. А не могу ли я попросить вас о небольшом одолжении? Скажите, откуда ваша Медная голова все знает? Намеки, содержавшиеся в ее послании Рут Тиллман, дали повод к весьма пикантным слухам.
- Нет, мистер Стонтон, я не могу вам этого сказать. Но, может быть, вы расскажете мне, откуда вам известно, какое послание получила миссис Тиллман, сидевшая на тридцать втором месте в шестом ряду, если это было в пятницу, а вы приходили в театр днем раньше?
- Разве не мог я узнать это от кого-нибудь из знакомых?
- Могли, но не узнали. В пятницу вы снова пришли на мое представление, потому что перевозбуждение вашей падчерицы не позволило вам досмотреть его до конца. Я могу только предположить, что в моем представлении содержится нечто нужное вам. Большой комплимент. Я его сразу оценил, уверяю вас. Я оценил его столь высоко, что решил не выбирать вас адресатом послания, не сообщать аудитории, что в понедельник будет объявлено о вашем назначении губернатором. Думаю, вы понимаете, как трудно дался мне отказ, как подмывало меня использовать эту сенсацию. Она создала бы мне великолепную рекламу, но поставила бы вас в неловкое положение, поэтому мы с Головой решили проявить сдержанность.
- Но как вы узнали? Это же совершенно невозможно! Я получил письмо всего часа за два до вашего представления, сунул его в карман и пошел в театр.
- Совершенно верно, оно и теперь при вас, в правом внутреннем нагрудном кармане. Не бойтесь, я не шарил по вашим карманам. Но когда вы чуть-чуть наклоняетесь, можно заметить уголок длинного конверта из толстой кремовой бумаги; только правительство транжирит деньги на такие роскошные конверты, а когда столь элегантный, как вы, человек вспучивает свой безупречно сидящий пиджак письмом, можно предположить... видите? Вот вам и небольшой урок начальной магии. Еще двадцать лет упорной работы, и вы, вполне возможно, поймете Медную голову.
Это заставило Боя сбавить тон; его открытый, добродушный смех был первым шагом в попытке вернуть себе доминирующее положение в разговоре.
- Кстати, - сказал он, - я только что показывал письмо директору; ведь мне, конечно же, придется уйти с поста председателя правления. Я как раз хотел зайти к тебе, Данни, и поговорить на эту тему.
- Так пошли, - кивнул я. - Мы тут как раз решили малость выпить.
Я отчетливо видел, что Бой изготовился провести свой фирменный сеанс очарования. Попросив Айзенгрима раскрыть секрет одного из номеров, он допустил грубую оплошность, подобные faux pas были совсем не в его духе. Как мне кажется, радость по поводу долгожданного назначения раздула эго Боя до не совсем уже контролируемых размеров, я почти видел на его голове губернаторскую треуголку с плюмажем.
Резкое поведение Айзенгрима вполне могло настроить Боя враждебно, а Бой очень любил сдерживать в себе подобные позывы, подставляя другую щеку, - и отнюдь не из христианского смирения, в чем я убеждался бессчетное число раз. В довершение всего Айзенгрим унизил Боя своим замечанием насчет конверта, выставил его маленьким ребенком, который настолько ошалел от новенькой блестящей игрушки, что не в силах выпустить ее из рук. Бой хотел получить возможность восстановить должное соотношение сил, то есть, конечно же, стать хозяином положения.
Было ясно, что между этими людьми возникла одна из тех симпатий - или антипатий? - во всяком случае необычных чувств, перерастающих в любовь или в долгую, ожесточенную ненависть. Мне было интересно, что произойдет в данном случае, и вдвойне интересно потому, что я знал, кто такой Айзенгрим на самом деле, а Бой этого не знал и имел очень мало шансов узнать.
А вот потоптаться на старом друге, дабы снискать тем расположение друга нового, - это было очень даже в духе Боя. Когда мы поднялись на верхний этаж и прошли в самый конец коридора, где располагалась моя комната - моя старая комната, я наотрез отказывался сменить ее на более комфортабельное помещение в одном из новых корпусов, - он открыл дверь ногой, вошел первым, сам включил свет и демонстративно прошелся, восклицая:
- Все та же крысиная нора! Вот интересно, что ты будешь делать, когда тебя заставят наконец переехать? Куда ты распихаешь весь этот хлам? Господи, ну зачем тебе все эти книги? Ведь ты же ко многим из них и раз в год не притрагиваешься, это я на что хочешь поспорю.
Прежде чем усадить гостей, мне пришлось освободить кресла от книг; собственно говоря, этим и ограничивался беспорядок в моей комнате, но мне все равно стало немного неловко.
- А мне здесь нравится, - сказал Айзенгрим. - Я очень редко попадаю к себе домой, все в гостинице да в гостинице, неделями и месяцами. Весной мы отправляемся в мировое турне, снова пять лет болтаться по гостиницам. Эта комната дышит покоем, тут все говорит о работе ума. Жаль, что она не моя.
- Старина Данни не так уж и перетруждает свой ум, - улыбнулся Бой. Сорок лет подряд вдалбливать
