школьникам одно и то же - это не работа, а чистый отдых, можно только позавидовать.
- Но вы упускаете из виду его многочисленные великолепные книги, заметил Айзенгрим.
Намерения Боя были прозрачны как слеза стекольщика: унижая меня, сделать нового интересного знакомого своим в некотором роде соучастником. Увидев, что ничего из этого не получается, он резко сменил курс:
- Вы только не подумайте, что я отношусь к нашему великому ученому с недостаточным уважением. Мы с ним старые друзья, родились в одном и том же крошечном городке. Я не боюсь ошибиться, сказав, что все мозги Дептфорда прошлые, настоящие и, безо всяких сомнений, будущие - находятся сейчас в этой комнате.
Айзенгрим расхохотался - впервые за полчаса.
- А нельзя ли и мне войти в эту достойнейшую компанию?
- Извините, - улыбнулся Бой, - но рождение в Дептфорде является непременным требованием. - Он был явно доволен, что рассмешил Айзенгрима.
- О, это-то у меня есть. Я сомневался только насчет мозгов.
- Я просмотрел вашу 'Автобиографию', Лорена попросила купить. И у меня создалось впечатление, что вы родились где-то на севере Швеции.
- Магнус Айзенгрим - да, но моя первоначальная личность родом из Дептфорда. И если 'Автобиография' кажется вам излишне красочной, вините не меня, а Рамзи. Это он ее написал.
- Данни! - поразился Бой. - Ты никогда мне не рассказывал!
- Да как-то все повода не было.
Признание Пола совершенно меня ошарашило; приходилось делать вывод, что он тоже включается в борьбу за главенство и готов играть по крупному.
- Но я не помню в Дептфорде никого даже отдаленно похожего на вас. Как, вы сказали, ваше настоящее имя?
- Мое настоящее имя Магнус Айзенгрим, это тот, кто я есть и кем меня знает мир. Но раньше, до того, как я понял, кто я есть, меня звали Пол Демпстер, и я отлично вас помню. Про себя я называл вас Юным Богатым Властителем.
- Так вы с Дании старые друзья?
- Да, очень старые друзья. Он был моим первым учителем магии. Заодно он научил меня кое-чему про святых, но это забылось, а магия осталась. В трюках с яйцами он был совершенно бесподобен, настоящий гуру омлета. До того как я сбежал с цирком, только он меня и учил.
- Сбежали? Знаете, мне ведь тоже очень хотелось. Думаю, об этом мечтает каждый мальчишка.
- Хорошо, когда это так и остается в мечтах. Какой там цирк - балаган, и крайне убогий. Меня заворожил Волшебник Виллар, Рамзи ему и в подметки не годился. Он прекрасно работал с картами, а по карманам шарил еще лучше. Я умолял его взять меня и был таким дурачком - возможно, мне следовало назвать себя невинным, но я не люблю этого слова, - что буквально прыгал от восторга, когда он милостиво согласился. Но очень скоро мне пришлось узнать, что у Виллара есть две небольшие слабости - морфий и мальчики. Морфий успел уже отбить у него всякую осторожность, иначе он не стал бы воровать мальчика, ведь это страшный риск. Но к тому времени, как я разобрался, что это такое - ездить с Вилларом, он уже полностью меня поработил; он сказал, что если кто-нибудь узнает, чем мы с ним занимаемся, меня непременно повесят, а ему ничего не будет, потому что он знает всех судейских. Страх приковал меня к Виллару лучше всякой цепи, я был его вещью и его домашней скотиной, но зато он учил меня волшебству. Таинства всегда покупаются ценой невинности, хотя мой случай и был особенным. Но самое поразительное, что со временем я полюбил Виллара, особенно когда морфий решительно покончил со второй его слабостью и уничтожил его как фокусника. После этого ему пришлось стать дикарем.
- Так это он был Le Solitaire des forets?
- Это еще позднее. Его первое падение было из фокусников в дикари. По сути дела дикарь - это упырь.
- Упырь? - переспросил Бой.
- Так их называют балаганщики. Этот аттракцион идет без афиш и рекламы, просто пускают втихую слух, что вон в том дальнем балагане сидит упырь, и никаких билетов, просто собирают деньги у входа, а то сразу прибегут из общества защиты животных. Упыря представляют как человека со сдвигом в обмене веществ, который вынужден питаться сырым мясом и кровью, иначе он просто не может. После того как зазывала отбарабанит устрашающую лекцию по физиологии и психологии упырей, упырю дают живую курицу; он рычит, закатывает глаза и грызет куриную шею, пока голова не отвалится, затем он лакает бьющую фонтаном кровь. Не самая приятная жизнь, и зубы поломать можно, но если у тебя нет другого способа заработать на морфий, а без морфия у тебя жуткая ломка, тут и спрашивать не приходится, пойдешь ты в упыри или нет. Но работать упыря, на это тоже нужны деньги, ведь тебе каждый раз нужна живая птица, а даже самый старый жилистый петух хоть чего-то да стоит. Под конец своей упырской карьеры Виллар работал на чем помягче, сумею я наловить ужей, так на ужах, не сумею - на червяках. Лохам это нравилось, в кои то веки они видели перед собой существо мерзее самих себя. Потом начались неприятности с полицией, и я решил, что лучше нам перебраться за границу. К тому моменту, как вы, Рамзи, наткнулись на нас в Тироле, мы уже долго мотались по Европе; Виллар совсем ослабел и годился только на одну роль - Le Solitaire des forets. Он уже не совсем понимал, что с ним и где он находится. Видите, мистер Стонтон, что это такое - убежать с цирком.
- А почему вы его не бросили, когда он опустился до упырства?
- Вы хотите честный ответ? Хорошо, я скажу. Из верности. Упырство, пакости с мальчиками - все это вызывало у меня омерзение, и все же я оставался верен Виллару. Думаю, это была верность его кошмарной, неодолимой человечьей потребности. А что тут удивительного? Люди сплошь и рядом возлагают на себя какие-то непостижимые, за гранью здравого смысла, обязательства и не могут вырваться из их плена. Вот, скажем, преданность Рамзи моей матери. Он взвалил на себя это бремя и нес до конца, несмотря на все неудобства и немалые, надо думать, расходы. Скорее всего это любовь. А я не смог ее полюбить - потому что фактически не был с ней знаком. Я был знаком с женщиной, совсем не похожей на всех других матерей, с женщиной, которой люди вроде вас, мистер Стонтон, кричали на улице: 'Блядя!'
- Послушайте, - сказал Бой, - я ничего такого не помню. Вы точно уверены?
- Абсолютно точно. Разве могу я забыть, какая она была и как называли ее люди? А все потому, что это я своим рождением сделал ее такой. Мой отец счел себя обязанным посвятить меня в это обстоятельство, чтобы я всеми силами старался загладить свою перед ней вину. Роды лишили ее разума, такое случалось, да и сейчас, наверное, случается. Отец хотел, чтобы я почувствовал свою вину, он истово верил, что вина - непревзойденное воспитательное средство. А я был слишком мал и не мог ее выдержать. Сейчас я просто не способен чувствовать вину. Зато я могу в любой момент наново прочувствовать, что это такое - быть ребенком женщины, которую все поливают грязью, - все, не исключая и вас, Юный Богатый Властитель. Но все это в прошлом, я уверен, что за прошедшие годы вы успели освоить культурное произношение. Губернатор, говорящий 'блядя', смотрелся бы несколько странно, или вам так не кажется?
Но Бою было не привыкать к враждебным нападкам, смущаться и краснеть было не в его правилах. Он перешел в контратаку:
- Простите, но я забыл, как, вы говорили, вас звать?
Айзенгрим молча улыбался. Видя, что он не намерен отвечать, я повернулся к Бою и сказал:
- Его зовут Пол Демпстер.
На этот раз удивляться пришлось мне.
- Пол Демпстер? - переспросил Бой. - Не помню такого.
- Так ты что, хочешь сказать, что совсем не помнишь Демпстеров? В Дептфорде? Не помнишь преподобного Амасу Демпстера?
- Нет. Я не держу в голове бесполезные для меня вещи, а как умер отец, я ни разу не был в Дептфорде. Двадцать шесть лет, за такое время все что хочешь забудешь.
- И ты совсем не помнишь миссис Демпстер?
- Совсем. А с чего бы мне ее помнить?
С трудом и не сразу, но я был вынужден признать неожиданный факт: Бой говорил правду; сам того не сознавая, он так сильно отредактировал свои детские воспоминания, что эпизод со снежком полностью из
