Шагая с мамой в общежитие после проработки в садике, маленькая задумчиво спросила: 'Мам, а я, когда вырасту, тоже буду татаркой?' Почему-то везло Варькиной девочке на воспитательниц именно этой национальности. Мама с дочкой два вечера разучивали 'Актия Ханелисовна' и 'Зульфира Раузбакаевна', а без этого девочке просто было в садике не выжить. Ей и так было очень трудно. При детях Актия Ханелисовна прошипела малышке: 'Лучше бы твоя мать про Ленина написала! Корова толстая!' С Лениным отношения у дочки тоже не складывались. Варька взялась повышать ее музыкальный уровень, они два дня подряд с упоением слушали пластинку с музыкой к балету «Щелкунчик». После этого на занятии, на вопрос о том, кто является создателем первого в мире государства рабочих и крестьян, девочка, широко разведя руки, громко ответила: 'Петр Ильич Ленин!' С грустью Варя подумала, что и у ее дочери что-то не то с головой. Стихи она ей писать перестала, они решили вдарить по сказкам Пушкина. А вот от русских народных сказок малышка пугалась как от милиции и пожарников, и после них кричала во сне.
Кажется, в сумерках она видела и Исайку. Уложив дочку, Варя два раза заставала ее в постели за какими-то сложными манипуляциями с тетрадными листиками, в результате которых получались бумажные собачки и журавлики. На такие штуки Исайка был большой мастер. Он и для Варьки придумывал замечательные забавы, показывал фокусы и по ночам пел гортанным голосом длинные интересные песни, в которых оживало их время. Он по прежнему не говорил с ней, но так внимательно слушал! Кивал, когда соглашался, или удивительно красноречиво объяснялся жестами. Он остался с ней один, даже ее молодость не казалась теперь такой безрадостной, тогда они все-таки были втроем, и их третий иногда разговаривал с ней.
И все же в их ночи проникали дневная суета и сомнения. Это было ужасно, ночь должна быть ночью. А по ночам у маленькой часто болели зубы. И Варя, по совету своей мамы, решила удалить парочку молочных зубиков, чтобы радикальными методами перекрыть доступ инфекции в формирующийся организм ребенка. Две чистенькие молоденькие докторши очень понравились наивной малышке, и она спокойно пошла с ними в хирургический кабинет, откуда немедленно раздался ее отчаянный вопль. Варя в это время рыдала в коридоре. Обессиленную дочку она несла из больницы на руках. Когда маленькая пришла в себя, первыми ее словами были: 'Я на них напишу!' И она действительно написала огромными печатными буквами, налепленными на тетрадный разворот: 'Две каровы толстыи! А гаварили ни больна будит!' Всю ночь Варя с Исайкой уговаривали девочку не посылать это письмо пожарникам и милиции.
Но теперь Варе никто не мешал совершать ночные полеты. Ее беззубая дочка мирно спала, мама сочиняла ей чудесный сон, который малышка смотрела до утра. А днем Варя глушила себя работой. Кроме преподавания она руководила хоздоговорными темами, брала проектные работы. Потом она по случаю купила себе компьютер и неплохо освоила его. Ее интересовало все, что потихоньку входило в жизнь, становилось нормой. Она заканчивала множество курсов по бухгалтерии, ценным бумагам, операциям с недвижимостью, финансовому менеджменту…
С их курсов растущие как грибы малые предприятия набирали себе штаты, но на Варвару не западал никто, хотя она далеко опережала всех, в том числе и своих преподавателей. В ней было всего слишком много. Ей говорили: 'Вы нам не по карману!', или 'Мы до Вас еще не доросли!'. А потом мужики с собеседований пытались связаться с ней по телефону из чисто платонических интересов.
Она не умела навязываться. Она ходила с таким видом, будто у нее целая кипа предложений, но она еще не знает, которое же из них выбрать. На самом деле, Варя перебивалась случайными заработками, потому что ее мужу жилось несладко в финансовом плане в Москве, где соблазнов всегда было больше. На этот счет кафедральные дамы смеялись над ней, говоря, что муж ее должен кормить, а не она его. Но Варьке еще на хуторе внушили, что все, что у нее есть, принадлежит не ей, а мужу. А, кроме того, когда его не было рядом, она могла придумать себе своего Алешу таким, каким все еще его любила, поэтому ей было очень плохо без него. Отправив ему очередной перевод, Варя шла умиротворенная, как после свидания со своим Алешей.
Студенты принесли ей программу по составлению гороскопов. Варя очень любила приобретать всякие игрушки для своего компьютера. Даже Исайке он нравился, косоглазый по ночам теперь любовался яркими синтетическими красками ходилок и тетрисов. Ее единственный призрачный мужчина и без нажатия клавиш как-то общался со вторым мужчиной в теперешней Вариной жизни. Если Варька сама решалась поиграть, то компьютер предупредительно выносил ей результаты предыдущих игр с кошмарным количеством очков, которые до нее набрал «Исаиёси-сан», как уважительно величал компьютер Исайку. Варя составила свой гороскоп по предыдущему рождению. Они с Исайкой покатились с хохоту. Оказывается, в прошлой жизни она была австралийским землекопом с огненной натурой! Да, с такой натурой, какая была у нее в прошлой жизни, она бы всю Австралию насквозь перекопала! Но, посмеявшись, они посмотрели на карту и задумались. Их настоящая родина лежала от Австралии совсем близко, да и ошибся компьютер всего на восемьдесят лет…
Варя стала курить. Она убивала в себе слишком здоровую, слишком цветущую женщину. Она не могла разговаривать с людьми, не выкурив по утру две-три сигареты. Исайка только качал головой, глядя, как Варя перед зеркалом старательно учится своим красивым чувственным ртом пускать колечки табачного дыма.
Люди становились злее, ядовитее. На Варю все сыпалась и сыпалась жгучая людская ненависть. Она была рядом — молодая, полная надежд. Ее старались обидеть по больнее, зная, что то, чего иной и не выдержит, Варька может просто не заметить. Люди цеплялись за старые идеи, ради которых вытерпели столько напрасных несчастий и лишений, а она смеялась над ними. Их мир рушился, но это были лишь картонные стенки, ограждавшие и хранившие их от жизни, а они так боялись жизни, ведь они совсем не знали ее. Поэтому Варьке, в которой жизнь не просто кипела, а взрывалась, переливалась всеми своими красками, здорово доставалось от них.
Она не старела. Ее смуглое здоровое тело все расцветало, глаза становились все ярче. Улыбка ее манила и обещала чудо. И только по тому, что она старалась не носить одежду с коротким рукавом и жила в томительном, тревожном ожидании сумерек, можно было догадаться, что Варька стала настоящей ведьмой.
ЯБЛОКИ
Иногда, чтобы не идти сразу в общежитие, Варя с дочкой бродили по большому городскому парку, в котором когда-то бабушка уговаривала Варьку держать корову. На постаменте здесь стоял коренастый памятник Кирову с засунутыми в карманы руками. Варя помнила этот памятник с детства, но тогда он стоял ближе к трамвайной остановке. Теперь его задвинули вглубь паркового массива, и Варе казалось, что Киров стал какой-то другой. Может быть, в этом было виновато иное освещение в лесу, но вся романтичность и революционность облика с него за эти годы слетела. Киров теперь всем как-то нехорошо улыбался, и Варя ловила себя на мысли, что если он вынет руки из карманов, то самое лучшее, что там будет — маслянистый чугунный кукиш. Если погода не благоприятствовала общению с природой, то они просто совершали круговую поездку на одном из трамвайных маршрутов.
