Дженееву - человеку высоких моральных и воинских качеств. Этого было достаточно и только раза два дело доходило до суда чести, причем в одном случае офицер был удален из полка, в другом - суд ограничился внушением. Ни одного серьезного скандала за все время моего командования не было.
Внушением не исчерпывалось командирское участие в офицерской жизни. Во многих затруднительных и 'конфиденциальных' случаях офицеры обращались за решением ко мне, до определения 'алиментов' включительно.
Такой 'третейский суд' был гораздо удобнее, чем официальный, так как во-первых дело не выносилось за стены моего кабинета и во-вторых не вызывало никаких расходов.
В политическом отношении офицерство, как и везде в России, было лояльно к режиму и активной политикой не занималось. Два-три офицера были близки к местной черносотенной газете - направления 'Союза Русского Народа' (Крайне правая организация.), но каким-либо влиянием в полку они не пользовались. Офицеров левого направления не было.
После японской войны и первой революции, невзирая на выяснившуюся лояльность офицерского корпуса, он был, тем не менее, взят под особый надзор сыскных органов, и командирам полков периодически присылались весьма секретные 'черные списки' 'неблагонадежных' офицеров, для которых закрывалась дорога к повышению.
Трагизм этих списков заключался в том, что оспаривать обвинение было почти безнадежно, а производить свое негласное расследование не разрешалось. Мне лично пришлось вести длительную борьбу со штабом Киевского округа {279} до поводу назначения двух отличных офицеров - командирами роты и начальником пулеметной команды. Явная несправедливость их обхода подорвала бы их военную карьеру и веру в себя, да и легла бы тяжелым бременем на мою совесть, а объяснить неудостоенным в чем дело - нельзя было. С большим трудом удалось отстоять этих офицеров.
Через два года оба они пали смертью храбрых в боях первой мировой войны.
'Черные списки' составлялись по трем линиям: департамента полиции, жандармской и особой - военной, созданной Сухомлиновым в бытность его министром. В каждом штабе военного округа учреждена была должность начальника контрразведки, во главе которой стоял переодетый в штабную форму жандармский офицер. Круг деятельности его официально определялся борьбой с иностранным шпионажем...
На самом деле главная роль его была другая. Полковник Духонин (Впоследствии генерал Духонин, который в 1917 г. был последним главнокомандующим Русской армией.), будучи тогда начальником разведывательного отделения штаба округа, горько жаловался мне на непривычную и тяжелую атмосферу, внесенную новым органом, который, официально подчиняясь генерал-квартирмейстеру, фактически держал под подозрением и следил не только за всем штабом, но и за своими начальниками.
'Линия' эта была совершенно самостоятельна и возглавлялась жандармским полковником Мясоедовым, непосредственно подчиненным Сухомлинову и пользовавшимся его полным доверием. В распоряжение Мясоедова предоставлены были министром крупные суммы.
{280} Окончилось это нововведение трагично.
Еще в 1912 г. во время рассмотрения бюджета военного министерства в комиссии Государственной Думы, Гучков (Умеренный политический деятель, одно время бывший председателем Государственной Думы.) обрушился на военного министра Сухомлинова по поводу крупного ассигнования на мясоедовскую работу, забронированного формулой, которой министр заведомо злоупотреблял:
'На расходы, известные Его Императорскому Величеству'. Гучков поведал собранию, что Мясоедов, служивший в жандармском корпусе, был выгнан со службы за ряд уголовных дел, в том числе за скупку в Германии оружия и тайную перепродажу его в России. Сухомлинов, невзирая на это, не только определил его вновь на службу и приблизил к себе, но и поставил во главе столь ответственного учреждения.
В комиссии разыгралась бурная сцена, Сухомлинов покинул заседание. Слухи о происшедшем проникли в печать. Мясоедов вызвал Гучкова на дуэль, которая окончилась бескровно. Инцидент этот вызвал беспокойство и при дворе, но Сухомлинов сумел убедить Государя, что все это лишь интрига против него лично со стороны его врагов - Гучкова и помощника военного министра (Генерал Поливанов, находившийся в оппозиции к Сухомлинову и сотрудничавший с Гучковым.). В результате последний был устранен от должности. Но и Мясоедов, спустя некоторое время, был освобожден от службы,
В начале первой мировой войны, благодаря лестной рекомендации Сухомлинова, Мясоедов вновь вышел на поверхность, получив назначение на Западный фронт по разведочной части. Но в 1915 г. он был уличен в шпионаже в пользу Германии, судим военным судом и казнен...
{281} Ввиду каких-то процессуальных неправильностей и спешного проведения этого дела возникла легенда будто казнен невинный... Недоброжелатели верховного командования (великий князь Николай Николаевич) пустили слух, что все дело было создано и проведено искусственно для того чтобы оправдать тогдашние крупные неудачи на нашем фронте. Во время второй революции и после на эту тему в печати часто появлялись полемические статьи и 'Дело Мясоедова' в глазах некоторых стало одним из тех загадочных криминальных случаев, которые остаются в истории таинственными и неразгаданными.
У меня лично сомнений в виновности Мясоедова нет, ибо мне стали известны обстоятельства, проливающие свет на это темное, дело. Мне их сообщил генерал Крымов, человек очень близкий Гучкову и ведший с ним работу.
В начале войны к Гучкову явился японский военный агент и, взяв с него слово, что разговор их не будет предан гласности, сообщил: на ответственный пост назначен полковник Мясоедов, который состоял на шпионской службе против России у японцев... Военный агент добавил, что считает своим долгом предупредить Гучкова, но т. к., по традиции, имена секретных сотрудников никогда не выдаются, он просит хранить факт его посещения и сообщения секретным.
Гучков начал очень энергичную кампанию против Мясоедова, окончившуюся его разоблачением, но, связанный словом, не называл источика своего осведомления.
Подтверждением всего вышесказанного служит письмо Сухомлинова от 2 апреля 1915 г. к начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу Янушкевичу:
{282} 'Только что мне подали Ваше письмо, и я узнал, что заслуженная кара состоялась (казнь А. Д. Мясоедова). Что это за негодяй, можно судить по его письмам, которые он мне писал (шантажные), когда я его уволил. Но хороши же и Гучков с Поливановым, которые не пожелали дать никаких данных при следствии; чтобы выяснить этого гуся своевременно'.
***
Офицерский состав полка был, конечно, преимущественно русский, но было несколько поляков и совершенно обруселых немцев, был армянин, грузин. Как и везде в русской армии, национальные перегородки в офицерской, да и в солдатской среде стирались совершенно, не отражаясь вовсе на дружном течении полковой жизни. В частности, в военном быту отсутствовало совершенно понятие 'украинец', как нечто обособленное от рядового понятия 'русский'.
Когда однажды (1908 г.) правая пресса выступила с нападками на засилие 'иноплеменников' в командном составе (Статистика офицерского корпуса по признакам национальным или родного языка никогда не велась. Отмечалось лишь вероисповедание, что дает только приблизительное представление о национальности. В списке генералитета в 1912 г. числилось 86% православных.), официоз военного министерства 'Русский Ивалид' дал отповедь: 'Русский - не тот, кто носит русскую фамилию, а тот, кто любит Россию и считает ее своим отечеством'.
Правительственная политика, действительно, придерживалась такого направления в офицерском вопросе в отношении всех иноплеменников, кроме поляков. Секретными циркулярами, в изъятие из закона, был установлен в отношении их ряд ограничений - несправедливых и обидных. Но тут надо добавить, что в военном и {283} товарищеском быту тяготились этими стеснениями, осуждали их и, когда только можно было, обходили их.
Совершенно закрыт был доступ к офицерскому званию лицам иудейского вероисповедания. Но в офицерском корпусе состояли офицеры и генералы, принявшие христианство до службы и прошедшие затем военные школы.
Из моего и двух смежных выпусков Академии Генерального штаба, я знал лично семь офицеров еврейского происхождения, из которых шесть ко времени мировой войны достигли генеральского чина. Проходили они службу нормально, не подвергаясь никаким стеснениям служебным или неприятностям общественного характера.
Не существовало национального вопроса и в казарме. Если солдаты представители нерусских народностей - испытывали большую тягость службы, то, главным образом из-за незнания русского языка.
Действительно, не говорившие по-русски латыши, татары, грузины, евреи, составляли страшную обузу для роты и ротного командира, и это обстоятельство вызывало обостренное отношение к ним. Большинство
