опершись лапами о дерево, словно чтобы убедиться, что добычу действительно никак не достать.
А пожар и в самом деле разгорался. С неожиданным «пумп!» столбом огня занялся кустарник. Горящие листья стремительно взмывали вверх, кружились и опадали обратно на дымящийся дерн.
Екий обошел вокруг дерева, поглядывая на огонь и тревожно принюхиваясь к дыму. Наконец, рявкнув от отвращения, зверь затрусил прочь.
— Выждем еще минутку, — сказал Барнвельт, отвязывая страховочную веревку.
— Но пожар сей…
— Знаю, дорогая. Но будет совсем ни к чему, если этот красавец прискачет обратно и сцапает нас, как только мы слезем на землю.
Он выглянул из-за плотной листвы. Все было тихо, за исключением вздохов прибоя и нарастающего гула пламени.
— Порядок, приступаем к тушению. Ты заливай из чашек, а я буду затаптывать.
— На что тушить ты задумал пламя сие чудотворное? Думается мне, что оно лишь на пользу, ибо отвадит любого зверя недружелюбного, что шатается поблизости.
— А на то, что если начнется настоящий лесной пожар… И думать забудь!
— Но на Фоссандеране…
— Ради всех богов прекрати болтовню и отправляйся за водой! Потом объясню. Если подует с востока, мы просто сгорим к бесу!
Вооружившись толстой палкой, он принялся забивать ею пламя и затаптывать ногами. То количество воды, которое за один раз могла принести Зея из моря, плескавшегося поблизости, казалось смехотворно ничтожным. Но мало-помалу они одерживали верх.
Где-то через час, весь в копоти и саже, Барнвельт объявил, что пожар побежден. После купания в море Садабао и завтрака из ракушек они вновь устремились на запад, удаляясь от побережья и ориентируясь по солнцу.
На третий день, вскоре после полудня, Барнвельт с Зеей вышли из рахского леса на дорогу между Шафом и Малайером. Оба были исхудалые, грязные, оборванные и исцарапанные. Зея несла копье, которое Барнвельт соорудил из подходящего сука, привязав к нему кинжал, на случай новой встречи с екием. Однако пустить это оружие в ход случая так и не представилось. Барнвельт вздохнул.
— Вообще-то, следовало бы теперь шагать дальше на север, но давай-ка лучше присядем — может, поймаем какой транспорт.
Он воткнул топор в землю и тяжело опустился под деревом, прислонившись спиной к стволу. Зея плюхнулась по соседству и тут же положила ему голову на плечо. Он лениво пробормотал:
— У нас, вроде, еще ягоды остались?
Девушка положила на колени свою матросскую шапочку, которую они использовали в качестве мешка. Барнвельт принялся выуживать из нее ягоды, которые по очереди отправлял в рот то себе, то ей.
Одну он внимательно осмотрел и выбросил, заметив:
— От таких у нас живот уже болел. Представляешь, какой мы закатим пир, когда доберемся до города?
— О, еще как представляю! Сперва чудесный печеный унха, обложенный табидом, с тунистом во рту, да полная плошка соусу бетунного…
— И гроздочка этих желтеньких как-их-там-зовут на десерт, и большой кувшин фалатского вина…
— Только не мишдахского фалата — он слишком жидкий, а ходжурского, особенно урожая года Екия…
— Вот про екиев не стоит! Все, что мне от них было надо, я уже получил. Потом буханочку бадра, чтоб вымакать соус…
Она подняла голову.
— Ну и молодчик! Сидит, считай, с коронованною девицей на руках и не может думать ни о чем, кроме утробы своей ненасытной!
— А сама-то что?
— Что это в виду ты имеешь?
— Нет лучшего блюстителя для добродетели, нежели воздержание от пищи. Будь у меня силы, недолго бы ты оставалась девицей!
— Хвастун! Даже тут вопрос пропитанья ввернуть ухитрился! Я-то помню, сколько яств ты тогда проглотил на «Шамборе», и гляжу, что сказанья о прожорливости народа вашего просто-таки бледнеют пред действительностью!
— Между прочим, у нас очень холодно, — заметил Барнвельт.
— Но сейчас-то тебе не холодно?
— И потом мы, по крайней мере, питаемся нормальной здоровой пищей, а не отработанными мужьями.
— Кашьо не трапеза, балда, а торжественная церемония…
— Я это уже слышал, но по-прежнему считаю, что это ставит вас на одну доску с хвостатыми обитателями Фоссандерана.
— Наглый придира! — вскричала она, отвешивая ему шлепок слабый, чтобы показать, что это не всерьез.
— А потом, — продолжал он, — что-то я не пойму, каким образом вы ухитряетесь сохранять династию, если всякий раз, когда консорт замечает смотрящую на него королеву, ему не ясно, то ли страсть горит у нее в глазах, то ли она просто высматривает кусочек посмачнее. Такая семейная обстановка лишит присутствия духа даже сексуального гиганта!
— Наверное, мужчин наших не так легко мужских достоинств их лишить, нежели тех, что в выстуженной местности вашей обитают! Квирибец истинный и при смерти кавалером остается галантным, а ньямца подержишь на ягодах с ракушками каких-то три дня…
— Четыре!
— Ну, четыре дня, и слепцом становится он бесчувственным ко всему, помимо еды.
— Да ладно! Ты сама ничуть не меньше меня мечтаешь о еде — вон сколько всего нафантазировала!
— А вот и нет! Тем более что твое пиршество воображаемое превысило мое, как Зора гору Сабуши превышает!
— И как ты думаешь это доказать?
— Принцессе коронованной нет нужды утвержденья свои доказывать! Одного лишь слова ее вполне довольно!
— Да ну? Тогда тебе, пожалуй, следует изучить несколько новых обычаев.
— Вроде того земного, именуемого «поцелуй», коему обучил ты меня? Пожалуй, потребно мне еще в забаве сей поупражняться…
Через некоторое время Барнвельт заметил:
— Боюсь, что я не настолько близок к истощению, как думал.
— Вот как? И не думай нарушить древние обычаи квирибские, иначе познакомишься с приемами потасовочными, коим воительниц наших обучают в палестрах!.. Часом не таскаешь ли ты камень гвамовый в кармане?
Барнвельт переменил положение.
— Нет, обычно я полагаюсь исключительно на свое природное обаяние. Во всяком случае, я сомневаюсь, что такой камень дает мужчине власть над женщинами, как янру делает это наоборот. По- моему, желаемое просто выдается за действительное.
— И все ж поощряешь ты сие суеверие, охотясь за монстром морским ради камней его.
— А кто я такой, чтобы опрокидывать веками сложившиеся представления? У меня и так было вполне достаточно заморочек дома, в Ньямадзю, когда я пытался просветить людей относительно некоторых совершенно ясных и очевидных вещей. А что касается твоих воительниц, по-моему, у тебя уже есть опыт, который убедительно подтверждает: комплектовать армию женщинами пусть даже весьма мужественными, если такое вообще возможно — попросту непрактично.
— По какой это такой причине? — поинтересовалась она.
