- А она чем лучше меня? Я тоже честных правил! - осадил его Вегг.
Этот пункт переговоров, видимо, вывел мистера Боффина из терпения, но все же он сдержался и сказал более или менее покорно:
- Все-таки, Вегг, от моей старушки это надо скрыть.
- Ну, что ж, хотите скрыть, так скрывайте, - проговорил Вегг пренебрежительно, но, видимо, боясь испортить дело отказом. - Уж от меня-то она ничего не узнает, а я и без того не выпущу вас из-под моего строгого надзора. И я ведь ничем не хуже вас, даже лучше. Приглашайте меня к обеду. И вообще я буду захаживать к вам запросто. Небось раньше вы с вашей старушкой не гнушались мной, когда я помогал вам уплетать телятину и пироги. А кто здесь жил до вас? Мисс Элизабет, Маленький мистер Джордж, тетушка Джейн и дядюшка Паркер - вот кто жил!
- Побольше спокойствия, мистер Вегг, побольше спокойствия, - воззвал к нему Венус.
- То есть побольше подслащенной водицы, сэр? - огрызнулся тот несколько заплетающимся языком. - Я взял его под надзор, и я буду надзирать за ним!
И перед флотом Нельсон рек: *
'Пусть этот честный человек
Почтет за долг караулить Боффина!'
Боффин! Я провожу вас домой.
Мистер Боффин покорно слез с возвышения и отдался в руки Сайласа, предварительно дружески пожав руку мистеру Венусу. Надзиратель и поднадзорный снова вышли на улицу и через некоторое время остановились у особняка мистера Боффина.
Но даже тут, когда мистер Боффин попрощался со своим стражем и отпер дверь собственным ключом и осторожно притворил ее за собой, - даже тут всемогущему Сайласу понадобилось еще раз убедиться, насколько сильна только что обретенная им власть.
- Боф-фин! - крикнул он в замочную скважину.
- Да, Вегг? - послышалось из той же замочной скважины.
- Выходите. Покажитесь мне еще раз. Дайте поглядеть на себя.
Мистер Боффин, - о, как низко пал он с высот блаженного неведения! покорно отворил дверь.
- Так! Ну, теперь можете идти и ложиться спать, - сказал Вегг, осклабившись.
Не успела дверь затвориться, как он опять позвал в замочную скважину:
- Боф-фин!
- Да, Вегг?
На этот раз Сайлас ничего не сказал и только изобразил посредством пантомимы, как он прищемит нос мистеру Боффину, который стоял по ту сторону двери, нагнувшись к замочной скважине. Потом он беззвучно рассмеялся и заковылял домой.
ГЛАВА IV - Тайный брак
Однажды ранним утром, торопясь отнюдь не в контору, херувимчик-папа поднялся с постели осторожно, тихонько, чтобы не разбудить величественной мамы, покоившейся рядом с ним. У папы было назначено в этот день важное свидание с обворожительной женщиной.
Однако папа и обворожительная женщина не собирались выходить из дому вместе. Белла встала около четырех часов утра, а шляпки на ней до сих пор почему-то не было. Она поджидала папу на лестнице - точнее, сидя на верхней ступеньке, и, видимо, поджидала его только для того, чтобы поскорее выпроводить из дому.
- Завтрак готов, сэр, - шепнула она папе, крепко обнимая его. - Вам остается только поскорее все съесть и все выпить и пуститься наутек. Как ты себя чувствуешь, папа?
- Насколько я могу судить, ничуть не лучше взломщика, который еще новичок в деле и торопится поскорее унести ноги, покуда его не застигли на месте преступления.
Беззвучно рассмеявшись, Белла подхватила папу под руку и на цыпочках повела его вниз, в кухню, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы приложить указательный палец сначала к своим розовым губкам, а потом к губам папы, по излюбленному ею способу целовать его.
- Ну, а как ты-то себя чувствуешь, друг мой? - спросил Р. У., когда Белла подала ему завтрак.
- Я радуюсь, папочка, что прорицатель не ошибся и что наш хороший маленький человечек ведет себя так, как было предсказано.
- Гм! Хороший маленький человечек - только он один? - воскликнул Р. У.
Белла наложила еще одну печать на папины губы, потом опустилась на колени рядом с ним и сказала:
- Слушайте, сэр! Если вы сегодня станете у черты вместе со мной, как вы думаете, что вам за это будет? Что обещано в награду тому, кто покажет себя молодцом при некоторых известных вам обстоятельствах?
- Забыл, мое сокровище, честное слово, забыл. Нет, кажется, помню! Уж не об этих ли прелестных локонах шла у нас речь? - И он ласково провел рукой по ее волосам.
- В самом деле, не о них ли! - воскликнула Белла, притворно надув губки. - Вот это мне нравится! Да будет вам известно, сэр, что прорицатель с радостью заплатил бы пять тысяч гиней (если бы это было ему по карману, чего, увы! о нем сказать нельзя) за тот прелестный локон, который я отрезала для вас! Вы, сэр, даже вообразить себе не можете, сколькими поцелуями он осыпал ту жалкую (по сравнению с вашей) прядку, что я отрезала ему. И он носит мой подарок на груди - да! Ближе к сердцу! - Белла несколько раз кивнула: - У самого сердца. Но так и быть, вы сегодня пай-мальчик и другого такого пай-мальчика не сыщешь во всем белом свете, и за это я награжу вас цепочкой, сплетенной из моих волос, и надену ее вам на шею собственноручно.
Когда папа наклонил голову, она немножко прослезилась, а потом сказала, предварительно утерев слезы о его белую жилетку и рассмеявшись над несуразностью такого поступка:
- Теперь, папочка, я возьму тебя за руки, сложу их ладонями вместе, а ты повторяй следом за мной: 'Моя маленькая Белла...'
- Моя маленькая Белла, - повторил папа.
- Я тебя очень люблю...
- Я тебя очень люблю, моя дорогая, - сказал папа.
- От себя ничего добавлять не полагается, сэр. Ведь в церкви вы повторяете только то, что говорит священник, так и тут: будьте добры следовать за мной.
- 'Мою дорогую' беру назад, - сказал папа.
- Вот богобоязненный мальчик! Ну, дальше: ты всегда была...
- Ты всегда была... - повторил папа.
- ...злющей...
- Неправда, - сказал папа.
- ...злющей (слышите, сэр?). Злющей, капризной, привередливой, неблагодарной дрянью. Но будем надеяться, что теперь ты исправишься, и я благословляю и прощаю тебя. - Тут она забыла, что папе надо повторять все это, и кинулась ему на шею. - Папочка! Если бы кто знал, сколько я сегодня думала о нашей первой встрече со старым мистером Гармоном - помнишь, ты мне рассказывал, как я тогда топала ногами, ревела и колотила тебя этим ненавистным капором! Родной мой! У меня теперь такое чувство, будто я с самого рождения только и знала, что топать ногами, реветь и колотить тебя своими отвратительными капорами!
- Вздор, моя дорогая! А что до капоров, то капоры у тебя всегда были очень миленькие, потому что шли к тебе или, может, ты сама к ним шла, не знаю, но так всегда было, сколько я тебя помню.
- Бедненький мой папа! А когда колотят капором, это больно? - покаянным тоном спросила Белла, что не помешало ей фыркнуть, как только она представила себе это зрелище.
- Нет, дочка. Муха и та не почувствует.
- Но я, наверно, хотела сделать тебе больно, иначе незачем было и колотить, - сказала Белла. - Папа, а за ноги я тебя щипала?
- Так, слегка, душенька. А знаешь, не пора ли мне...
- Пора, пора! - воскликнула Белла. - Если я не перестану болтать, тебя, чего доброго, сцапают тут. Беги, папа, беги!
Осторожно, на цыпочках, они поднялись по ступенькам, Белла так же осторожно отомкнула запор на двери, и, получив на прощанье крепкий поцелуй, папа вышел из дому. Отойдя на несколько шагов, он оглянулся; тогда Белла послала ему воздушный поцелуй и выставила ножку, показывая воображаемую
