кухню, краем глаза увидев, что Петька и Маша возятся на диване, отбирая друг у друга журнал.
— Так что у нас на ужин? — спросил он, оглядывая стройную фигурку Вали, которую несколько скрадывал свободный бежевый свитерок.
— Макароны по-флотски, — сказала Валя, оборачиваясь. — Только ты мне скажи, откуда я знаю, где тут что лежит?
Гоша пожал плечами.
— То-то родители заявятся, а мы тут хозяйничаем, — сказал он.
— Я уж и так со страхом жду, не нагнетай, — Валя отвернулась к плите, на которой уже кипела вода в кастрюле.
Гоша подошел к окну. Окно выходило во двор, все такой же пустынный. Темнело, приближалась ночь. Он зажег свет в кухне и в комнате, вернулся. Электронные часы на микроволновой печи показывали половину девятого. В соседних домах не было ни одного огонька. Гоша побарабанил пальцами по стеклу.
— Припозднились хозяева, — пробормотал он. — Ладно, посмотрим.
Он вышел в комнату, сел в кресло. По телевизору шел какой-то голливудский боевик, что-то взрывалось, горело, герои бежали, прятались, стреляли. Гоша поморщился. Новости бы посмотреть. Ему не давали покоя пустой двор и темные окна. Дурдом.
Вскоре Валя позвала к столу. Дети бросились в кухню, толкаясь и визжа. Гоша с улыбкой посмотрел на них, пошел следом. Они быстро съели свои порции, будто наперегонки, подняли тарелки, прося добавки.
— Я так и думала, что будет мало, — сказала Валя. У детей сделались унылые лица. — Поэтому я сделала две сковороды.
— Ура! — закричали дети, а Валя и Гоша улыбнулись.
Дети наелись и ушли, а Гоша сказал:
— По-моему, нам нужно выпить.
Он открыл холодильник, взял из дверцы початую бутылку водки, на мгновение застыл, подумав, что вот и он знает, где и что лежит. Валя поставила на стол две рюмки, он разлил водку.
— За что выпьем? — спросила она.
— За то, чтобы все было хорошо.
Они выпили, закусили остатками макарон.
— Десятый час, — сказала Валя. — Хозяев нет. Что будем делать?
— Ждать, — ответил Гоша. — Только ждать. Еще по одной?
Они выпили еще.
— Знаешь, — сказала Валя. — Я в этой квартире чувствую себя очень уютно. Словно это моя квартира, и я здесь все устраивала так, как есть. Все стоит на местах, мне не хочется ничего передвинуть, переставить, все как надо. А ты?
— И я так же, — сказал Гоша. — Кстати, ты знаешь, что у нас в стенном шкафу?
— Оружие, — сказала Валя, и у нее сделались большие глаза.
— Да, — кивнул Гоша. — И этот чертенок опять туда лазил. Выдернет чеку из гранаты, не дай бог…
— Замок там очень простой. Поставь другой. И дверь хлипкая…
Они уставились друг на друга, помолчали, потом Гоша медленно произнес:
— Пусть хозяин делает.
— Да, конечно, — испуганно сказала Валя. — Это я так, по инерции.
Они помолчали. Потом Гоша сказал:
— А откуда у Петьки взялся пистолет? Он в магазине был с пистолетом.
— Наверное, ему отец дал. Он же незаряженный был, я проверила.
Гоша покачал головой, налил по третьей.
— Ой, я уже пьяная, — сказала Валя.
— Да ладно. Что тебе, на работу завтра, что ли?
Он уставился на нее, силясь вспомнить, что им предстоит завтра. Валя тоже смотрела на него, лицо у нее было растерянное. Потом молча взяла рюмку, опрокинула водку в рот, отломила кусочек хлеба, принялась жевать.
— Дурдом, — с нервным смешком сказал Гоша.
— Знаешь, — сказала Валя, — я уже сколько времени не ем кинзилит и меня не уносит.
— Да?
— Да. И чувствую — не унесет. Вот тебе и Черный квартал. Ну и чудно! Не надо этого дурацкого кинзилита. Он рыбой отдает, причем плохой рыбой. Терпеть не могу плохую рыбу! Который час? Десять? Пойду-ка я детей уложу. А ты тут без меня не пей, ладно? Я приду, допьем. Что нам, правда, на работу завтра, что ли?
Гоша кивнул. Валя вышла к детям.
— Мам, ну рано же еще! — хором начали канючить дети. — Ну, мам!
— Все, все. Зайдите к папе, он пожелает вам спокойной ночи.
Дети послушно зашли в кухню, лица у них были недовольные. Гоша поцеловал их в щеки, и они ушли в детскую. Он вздохнул. Вот так. У них есть дети. Нате вам. Вот там, в жизни, никаких детей у них не было, а здесь есть. И что самое интересное, дети ему нравились. Мальчик и девочка. Просто и мечтать о большем нельзя. Мальчик и девочка. Гоша поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы никакие родители не пришли сюда, и он покачал
Головой, прошептал: «Дурдом». Если раньше он прислушивался, не раздастся ли требовательный стук в дверь, с надеждой, то сейчас думал об этом со страхом. И ему хотелось, чтобы в дверь никто не постучал! Он встал, вышел в комнату, выключил свет и телевизор, постоял в полумраке. Да, пожалуй, если в дверь все-таки постучат, он воспримет это не с облегчением. Далеко не с облегчением! Пришла Валя.
— Угомонились? — спросил Гоша.
— Ну, разве ты не знаешь, что они еще долго лежат и рассказывают друг другу разные истории? Гоша вздохнул, взял ее за руку и отвел на кухню.
— Садись, мать, — сказал он и усмехнулся. — Давай выпьем.
— М-да, — сказала Валя. До нее дошло, что она никак не может знать, как ведут себя дети после того, как она пожелает им спокойной ночи, но почему-то знает. — Давай, отец, выпьем.
Они засмеялись, выпили.
— Десять часов, — сказала Валя. — Ну когда они придут-то?
— Кто?
— Как кто, родители.
— Они не придут, — сказал Гоша, и Валя уставилась на него большими глазами. — Да, не придут. И знаешь почему? Потому что они уже здесь! — Гоша похлопал себя по груди. — Брось, не делай такие глаза. Ты давно уже все поняла, только боишься признаться. Нет у них других родителей, кроме нас.
— Мама, — тихо сказала Валя.
— Вот-вот. Мама — это ты. А я — папа.
— Брось, не смешно.
— Не смешно, — согласился Гоша. — Лучше скажи, что дальше будем делать? Я теперь понял, чем Черный квартал затягивает. Не знаю как других, а нас с тобой — детьми.
— Послушай. Ты можешь отличить живот рожавшей женщины от живота не рожавшей?
— Ты к чему это? — опешил он.
— Ну можешь или нет? Ответь.
— Ну… думаю, что смогу.
— Посмотри! — она встала, задрала свитер, показывая свой живот.
— Ну… вижу. У тебя очень красивый живот. Я тебе всегда говорил…
— Да я не об этом. По животу видно — я рожала или нет?
— Ну, не рожала.
— То-то! Я этих детей не рожала! Понимаешь? Не ро-жа-ла!
— Да я понимаю, — мягко сказал Гоша, — Я все понимаю. Ну, раз ты не рожала, а я тоже здесь как-то
