- Эх Коба, Коба, что то мне не нравится здесь в последнее время. Я все чувствую по запаху. Тарасов раскалывается на глазах, и Рижанин этот че - то косится на нас в последнее время.
- Да ты не обращай на него внимания. Сдался он тебе. Не кипятись, решим.
- Быстро надо все решать, а то нас всех здесь порешат.
- Верно говорит Сулейман (поддержал беседу Губанов). Я вот давеча слышал, как Рижанин с Артистом о чем-то шушукались. Как меня увидали, сразу же застыли. Видно,
о нас говорят.
- О нас говорят, значит (спросил задумавшись)?
- Ну да...
- Ничего, я сейчас все выясню (сказал Сулейман и отошел в сторону).
Губанов (в будущем, один из активных членов организации, под именем 26-ти бакинских комиссаров) хотел остановить Сулеймана, но Коба схватив его за руку тихо прошептал: 'спокойно, не дергайся, это нам на руку, пусть выясняет с ними отношения'. Губанов только глазами застучал и, глотнув слюну, вымолвил, 'а, понимаю'.
'Ничего ты не понимаешь, рабочая твоя душа', почти крикнул на него Коба и закурил
папиросу. Губанов действительно ничего не понял. Ему было трудно понять хитрый маневр будущего диктатора.
У решетчатых окон камеры стояли Рижанин и Артист. Последний был обычным бакинским вором, специализировался исключительно на квартирных кражах.
Артистом его окрестили потому, что он окончил московское театральное училище, причем с отличием.
Они с Рижанином стояли у окна, пригибаясь и вглядываясь в кусочек неба, видневшийся через стальные решетки. Затем, затягиваясь папиросами, они обсуждали погоду. Погода из окна виделась какая-то мрачная, надвигались тучи, даже был слышен гром. В камеру проникал морской воздух, смешанный с нефтью. Артист красноречиво рассказывал о московских дождях, сказал, что мол, надо через это вот окошко прорубить окно в Европу, причем с парашей под подоконником. Но вдруг он резко умолк. В этот момент к ним потихоньку приближался Сулейман. Они оба повернулись в его сторону. Они с Сулейманом практически здесь не общались. 'Что же ему нужно от нас?', подумал Рижанин. Этот вопрос был запечатлен
на его лице.
- Что обсуждаем?
- ...Да так, ничего особенного.
- Но я же видел, что вы о чем-то говорите.
- Не волнуйся, не о тебе.
- А что ты можешь обо мне сказать, а, Рижанин? Что? Отвечай!
- ...Да что ты пристал. Погоду мы обсуждаем, погоду, вот и все.
- Ну и что, с погодой-то? Что? (Прищурив глаза, взглянул в окно)
- А ничего, мне кажется, дождь собирается.
- Что, дождь, дождь, значит, говоришь?
- Ну?
- Так вот что, Рижанин. Вот ты и попался. Слушай меня внимательно. Если до вечера дождь не пойдет, за слова будешь отвечать. Ты понял?
- Да пошел ты на х...!
Этого Сулейман и ждал. Вытащив, вернее выхватив финку из-за пазухи (она уже была наготове), он сделал резкий выпад в сторону Рижанина, и правой рукой вонзил лезвие ножа в его лицо. Артист, испугавшись и убегая в сторону дверей камеры, начал кричать, 'убивают, убивают!' Рижанин, вздрагивая, лежал на холодном полу, схватившись руками за окровавленное горло. Кровь хлестала мощной
струей, раненый дергался, уже умирал. Смерть не страшна, если ее лишить всякой загадочности, надо просто прислониться к ней, подружиться с ней. Люди должны учиться умирать, только тогда они разучатся быть рабами. Что возможно в любой день, возможно и сегодня.
В камере начался настоящий бунт. Вокруг высоких нар стоял раздражающий нервы шум, топот, непонятные и испуганные крики заключенных. Во дворе тюрьмы выла сирена. В камеру ворвались надзиратели и поволокли за собой растерянного Сулеймана. Было такое ощущение, будто это было его первое убийство, хотя ему конечно не привыкать. Он убил столько людей, сколько примерно выкурил папирос. И тем не менее он в тот момент почему-то приуныл. Выходя в коридор, Сулейман в последний момент посмотрел в камеру, вернее, в сторону двухярусных нар, где должен был быть Коба. Он искал его, вглядываясь сквозь частокол ног, рук и голов, висевших со второго яруса. Но его там не было. Коба, поглаживая свои пышные усы, стоял в углу камеры и по - кошачьи смотрел в сторону бушующей толпы заключенных. По его глазам было видно, что он доволен таким оборотом событий.
Начальство было сильно встревожено таким убийством. Это был настоящий удар по имиджу данного режимного учреждения, где не могут установить элементарную дисциплину. Разузнав об этом убийстве все досконально, полковник Крылюк лично допрашивал многих очевидцев этого конфликта. Но более конкретно рассказал обо всем заключенный Николай Тарасов. По его словам, перед тем как
Сулейман подошел к Рижанину, он некоторое время стоял рядом с Кобой. Ну, как обычно. И видимо Коба его и послал на 'мокруху'. Имя Кобы фигурировало только в показаниях Тарасова. Даже Артист, близкий друг Рижанина, умолчал об этом факте, хотя прекрасно видел всю сцену от начала до конца. А Коля Тарасов все рассказал об этом
начальству, за что и поплатился. Его труп нашли на следующий день, рано утром. Он лежал мертвый, с заточкой заколотой в сердце. Пронзительный крик дежурного, первым увидевшего труп на кровати, разбудил камеру. Холодное тело Тарасова утопало в застывшей и липкой как клей крови. И естественно, никто об этом убийстве ничего не сказал. Это дерзкое убийство потрясло, взбесило все руководство тюрьмы. Все Баилово стояло на ушах. Весь персонал тюрьмы с утра до вечера бегал взад вперед, кругом топот, пыль и непонятная спешка. Все прекрасно понимали, что это подстроил Коба, но никакой зацепки не было.
Кабинет Крылюка. В связи с последними событиями, он сидел за столом весь такой измученный, потресканный. Схватившись за голову двумя руками, склонившись над бумагами, он говорил своему заместителю подполковнику Петру Борисенко: 'Нет, Петя, я уже вынужден позвать сюда Мешади Кязыма. У меня нет выхода. Этот Джугашвили делает здесь все что хочет. Тем более, что я получил устное указание сверху, его надо убрать' (при этом слове он, приподняв голову, моргнул Борисенко).
- Как убрать? А вы уверены, что Мешади Кязым с этим делом справиться? Нет, я, конечно, понимаю, ему не привыкать. И все же...
- Ты прав, Петя. Но я почему-то уверен в нем. Это убийца убийц. Сулейман простой жиган, а этот Мешади Кязым - проверенный уркаган. Не курит, не ругается. Он оставил свой след даже в Бутырке, в Крестах. Это тебе о чем-то говорит или нет?
- Да, это уже уровень.
- Его боялся сам Василь Потоцкий, патриарх русского криминалитета. Помнишь его слова: 'Мешади всегда прав''. Это он про него сказал. И еще я верю в его гороскоп, у него он счастливый. И к тому же у меня нет другого выхода. Времечко - то идет, оно не терпит.
Уже заведомо было ясно, что такое дело поручат супер 'ликвидатору', который просто не знает что такое страх. Крылюк понимал, как будет сложно прикончить Кобу. У последнего было слишком много сподвижников, подручных, товарищей.
В таких тяжелых раздумьях Виктор Крылюк каждый вечер медленно направлялся домой. И однажды, поздно ночью, его дочь Надежда, находясь в своей комнатке, стала свидетелем беседы между отцом и матерью, вернее, подслушала их разговор. Маленький Степка молча игрался рядом, все равно он ничего не слышал.
Жена Крылюка ворчала на мужа, что он совсем потерял голову в этой проклятой тюрьме, и что он думает только о своих узниках, и абсолютно забросил свою семью. Мол, не уделяет время дому, детям, особенно сыну, и вообще стал каким-то пассивным мужчиной. Так нельзя, уж не болен ли? Она его пилила и пилила, клевала и мучила, и наконец, чуть не загрызла полностью, когда Виктор Степанович не выдержал, ударил по -русски сухоньким кулаком по столу, и изрек: 'Да что ты понимаешь, мать твою. Дура ты, тупая ты рыба. Не понять тебе мужского сердца, не поймешь ты мою душу. Все ворчишь, ворчишь. Далека ты от всего, хоть и окончила университет. Безмозглая ты креветка, не ощущаешь ты меня! Не интересен я тебе, я
