карман кафтана, ушел спать на яхту...
Шторм в море стал еще злее, соленый ветер дул с силой урагана, колокола на звоннице звонили сами по себе от ударов бури. А в трапезной было тихо, тепло, все сидели в одном углу, руками с одного блюда ели свежую жареную палтусину и спорили, перебивая друг друга.
- А и врешь, Андрей Яковлевич, княжий сын! - вытирая руки о камзол, говорил Петр Хилкову. - Врешь, друг разлюбезный! Что твои попы? Чему они научат? Стой, дай сказать! Писанию научат, да не о том речь...
- Моряки нам нужны вот как! - твердо и резко сказал Апраксин. Навигаторы!
Петр отмахнулся:
- Погоди ты с навигаторами! Ни о чем не слушает, кроме как о навигаторах, человек, божья душа. Многое иное нам не менее надобно: художества воинские, Марсовы, пушки добрые, корабли строить надобно килевые, военные, науки математические тож знать. Отойди, Патрик, не мешай!
- Русский человек все может, - наваливаясь грудью на плечо царя, сказал Гордон. - Я вижу, да, я знаю. Школу надо, очень хорошую иметь школу. Я видел под Кожуховым, я каждый день вижу, о, Питер, я видел все. Я знаю...
Петр засмеялся, оттолкнул Гордона, сказал ласково:
- Спать тебе пора, господин генерал. Уведите его соснуть, ребята...
Но Гордон не дался Меншикову, запел старую шотландскую песню. Его не слушали. Федор Матвеевич говорил, постукивая ребром ладони по столу:
- Нынче, да и во все дни, что в Архангельске проведены, ты, государь, изволил видеть, каковы поморцы морские пахари. Школу для них навигаторскую - и не найти моряков лучше...
- Всё тебе моряки и моряки, свет на них клином сошелся! - сказал Петр. - Об ином толкуем. О том думаем, какой великий прибыток быть может государству, коли люди, подобные тем, что с нами на яхте матросами шли, истинные знания получат. Такая школа надобна, чтобы какой человек ни пришел - сам бы в ней остался учиться и с прилежанием бы ею пользовался. Как же сии школы делать? Как? Школы, чтобы докторское, врачевательское искусство там учили, чтобы фортификацию, и рудное дело, и как железо выплавлять, и строение домов, и крепостей строение. Что молчишь, господа совет, консилиум? Замолчали?
Меншиков ответил невесело:
- А что мы, Петр Алексеевич, сказать можем? Чему сами учены? Псалтырь да Часослов? Веди-он - во, бу-ки-рцы-аз - бра?
Иевлев и Хилков засмеялись, Александр Данилович очень уж похоже показал, как читают школяры. Петр улыбнулся, набивая трубку душистым табаком.
- Часы знаем, молитвы - подвечерицу, полунощницу, утреню да тропари праздничные? Господа совет, консилиум! Моя-то школа, сам ведаешь, какова на конюшне недоуздком учен, да в обжорном ряду тумаками. Сильвестр Петрович чему сам набрался - тому и рад. Господин Апраксин Федор Матвеевич много ли наук постиг за воеводство за свое? Поставлен воеводою, а по ночам сидит, мучается, субстракция да мультипликация, а что оно такое - градусы те на астролябии?
- Погоди, Александр Данилович! - всердцах сказал Апраксин. - Градусы нынче все ведают. Я, государь, иным часом и вовсе тут голову набекрень свихну. Сам суди. Давеча в зиму прислал мне Александр Данилович от Москвы список науки, геометрия называемой. Ночи здесь длинные, свечи зажгу, сижу, думаю. Ничего понять, государь, нельзя. Списатель, что список списывал, сам об геометрии понимания никакого не имеет начисто, ошибок натворил. Другой списатель еще более первого, а третий и вовсе нивесть что списал. Им хаханьки, а нам - учись. За вчерашнюю ночь в Архангельске мы с Сильвестром сам-друг до третьих петухов сидели - у него один список, у меня другой. Догадывались.
- Догадались? - смеясь, спросил Петр.
- Веселого-то немного! - ответил Апраксин.
- Голова, государь, пухнет, ей-ей! - вмешался Иевлев. - Книги надобны, да много, типографии, дабы печатные книги были!..
- Куранты надо! - из своего угла сказал Патрик Гордон. - Каждый день.
- Какие еще куранты? - сердито спросил Меншиков.
- Большой бумага. Большой бумага...
- Большая! - поправил Апраксин.
- Большая, - согласился Гордон. - Вот! - Он показал руками, какая должна быть бумага. - И на нем различные новости. Например, король дал аудиенцию послу или принцу, или министеру иностранного двора. Военное сражение. Или, например, в Москве имелась гроза и буря. И пожар...
Меншиков сплюнул, сказал:
- Тьфу, еще накликаешь!
- Куранты - суть ведомости! - догадался Апраксин. - Дело доброе...
- Что ж! - сказал Петр. - Верно, дело доброе...
С трубкой в зубах он ходил по трапезной, говорил утешающе:
- Будет, с прошествием времени все будет. А что многотрудно нам, то как иначе? Аз грешный - много ли знаю? Вот Хилков нынче листы рассказывал, что отыскал в Соловецкой обители. Слушал я, слушал, со всем вниманием. И нынче те листы читать буду. Лоцию беломорскую кому читать, как не нам? Ох, работы нам, други мои, ох, дел, и не перечесть сколь много. Одно и утешение - не стары еще, а, господа совет?
- Да не так уж и молоды, - ответил самый молодой - Яким Воронин: ему в воскресенье стукнул двадцать один год. - Не ребятишки уж, государь...
- Поди-ка, огня подай, старче! - велел Петр, усмехнувшись, и, раскурив трубку от уголька, велел всем спать.
Когда выходили из трапезной, Хилков негромко попросил:
- Государь, Петр Алексеевич, не вели мне за море ехать с посольством, бью челом, оставь книгу замысленную написать. То жизнь мне - сия книга...
Петр остановился на ветру, нахмурился:
- 'Ядро'?
- Так, Петр Алексеевич...
Царь еще более нахмурился, брови его совсем сошлись над переносицей, заговорил поучительно:
- Апраксин Федор Матвеевич - моряк отменный, море ему более жизни дорого, однако ж мы поставили его воеводою в Архангельске. И справляется, несет службу примерно. Якимка Воронин в прошлые времена бит бывал нами нещадно - в вотчину просился, однако ж стал мореходом...
Хилков молчал, опустив голову.
- Меншиков Александр Данилович слезами бывало плачет, от дела отбивается, что-де темен. Однако работает, справляется. Гисторию писать добро задумал, а кто в Швецию поедет? Нам послы с головами надобны, а не квашня, не бабы, не мякина...
Андрей Яковлевич еще ниже опустил голову. Петр сказал мягче:
- Там и писать свою гисторию будешь. Кому и ехать, как не тебе? Знаешь старопрежние времена, голова не глупа, честь России не посрамишь. Да еще и ехать-то не завтра, до отъезда много успеешь...
Хилков поклонился, пошел к себе.
- Ну? - спросил Сильвестр Петрович.
- Ехать! - сказал Хилков.
- Ну и добро! - лежа на лавке, отозвался Апраксин. - Кем ехать-то?
Андрей Яковлевич сказал со вздохом:
- Резидентом, а на поверку - послом!
- Ты? Послом?
- Послом! - кивнул Хилков.
- Да тебе сколько годов-то?
- Двадцать три.
Апраксин засмеялся.
- Ну, дела! Посол в двадцать три года. Велика тебе честь, Андрей Яковлевич...
