претендовал Пьер Кюри, предоставлялись другим, гораздо менее значительным ученым. Его избрание в Парижскую Академию наук натолкнулось в 1902 году на сопротивление реакционно настроенных ученых, которые не желали иметь в своих рядах атеиста и демократа. Предоставление государственной лаборатории оттягивалось из года в год из-за бюрократических проволочек и постоянной нехватки денег в соответствующих административных учреждениях.
Когда декан естественного факультета Сорбонны сообщил Пьеру Кюри, что он от лица факультета и с согласия министра просвещения хочет представить его к ордену, он получил ответ: 'Прошу Вас, будьте любезны передать господину министру мою благодарность и осведомить его, что не имею никакой нужды в ордене, но весьма нуждаюсь в лаборатории'.
Равнодушие к внешним знакам признания, продемонстрированное этим ответом, Пьер Кюри разделял с другими великими физиками, например с Эйнштейном, который оставлял без внимания множество присужденных ему медалей и едва ли знал, как выглядит нобелевский жетон. Когда Кюри в 1903 году первыми получили от Королевского общества в Лондоне медаль Дэви, они отдали драгоценную, вычеканенную из чистого золота медаль маленькой Ирэн для игры.
Кюри презирали золото как символ богатства и власти. У Марии Кюри не было ценных украшений; она никогда не носила обручального кольца. А Пьер на вечере, данном в его честь в Лондоне, употребил свое время на то, чтобы подсчитать, сколько в среднем физических лабораторий можно оборудовать на выручку от золотых украшений и бриллиантов, которые были выставлены на обозрение присутствующими дамами из высшего общества.
В том, к чему больше всего стремились Мария и Пьер Кюри, им отказывали годами: профессиональная деятельность, которая оставляла бы им достаточно времени для исследовательской работы, и рабочее помещение, более подходящее для трудных и утомительных экспериментов. Они по-прежнему должны были перерабатывать в старом сарае тонны шлака урановой смолки, иногда под открытым небом, если едкий дым, который появлялся при химических реакциях, делал невозможной работу внутри помещения.
Перерывами для отдыха были только велосипедные прогулки на каникулах и редкие поездки за границу, особенно в Польшу и Швейцарию.
За шесть лет, последовавших за открытием радия, оба ученых опубликовали свыше 30 научных работ, часть из них - совместно с другими физиками и химиками. Особенного внимания заслуживают исследования о физиологическом действии лучей радия, о радиоактивности газов в водах термальных источников и об использовании радиоактивного распада для измерения временных периодов истории земли.
Подобно Рентгену, Кюри отказались от какой-либо патентной защиты разработанных ими методов. Они, как и вюрцбургский ученый, придерживались мнения, что это противоречило бы духу науки. 'Радий не должен никого обогатить, - сказала Мария Кюри одной американской посетительнице в 1920 году. - Это элемент. Он принадлежит всему миру'. Все количество радия, которое она получила за многие годы, было передано лаборатории.
Она писала: 'Мой муж и я всегда были против того, чтобы извлекать какие-либо материальные выгоды из нашего открытия. С самого начала мы опубликовали во всех подробностях метод получения радия. Мы не подали заявку на патент и не обеспечили себе какие-либо преимущества у поставщиков. Связанная с радием промышленность могла так быстро развиваться только благодаря подробности наших публикаций'.
Уже в начале нового столетия стало очевидно эпохальное значение работ супругов Кюри. Открытие радия ускорило начавшийся благодаря открытию рентгеновских лучей крах господства механистической картины природы, считавшейся до тех пор незыблемой. Классическая механика была потрясена до основания, когда 'великий революционер радий', по выражению Пуанкаре, вступил на арену науки. Уже загадочные лучи Рентгена подействовали ошеломляюще. После открытия радия и связанных с этим исследований, в особенности после работ Резерфорда и Содди, в распаде атомов нельзя было больше сомневаться.
Старый механистический материализм, который опирался на представление о неизменной 'материи', оказался по этой причине совершенно несостоятельным. Физики вынуждены были попытаться разобраться в новых фактах. Так как они не знали или не хотели признать материалистическую диалектику, они нередко попадали на путь идеалистических заблуждений.
Открытие как рентгеновских лучей, так и радия оказало значительное воздействие на медицину. Радий мог быть непосредственно использован в биологии и медицине, прежде всего в борьбе с раком и кожными заболеваниями.
Пьер Кюри одним из первых путем опытов на самом себе, которые приводили к тяжелым ожогам, испытал физиологическое действие радия. Наступающие при этом явления он описал с объективностью стороннего наблюдателя. Вскоре была начата обширная исследовательская работа в этой области. Радиотерапия называемая также кюритерапией - заняла место рядом с рентгенотерапией и развилась в новую важную отрасль практической медицины.
Вначале при применении радия для клинических целей врачи и больные тоже получали травмы, так как ничего не было известно об опасных свойствах лучей. Но вскоре преимущества взяли верх. В автобиографии 1922 года Мария Кюри выразила свою радость по поводу того, что открытие радия стало 'благодеянием для человечества'. 'Это действительно лучшая награда за наши многолетние великие усилия', - заявила она, говоря о способности радия смягчать человеческие страдания и заставлять отступать тяжелые болезни.
В 1903 году на 36-м году своей жизни Мария Кюри защитила в Сорбонне докторскую диссертацию на тему, которую она выбрала шесть лет назад. Ее диссертация была озаглавлена: 'Исследование радиоактивных веществ'. Она все время отодвигала докторский экзамен, потому что работа в лаборатории и преподавательская деятельность не оставляли ей времени, достаточного для усвоения необходимых при сдаче экзамена знаний в той степени, которая соответствовала бы ее высокой требовательности к себе.
Это был необычный экзамен. Маленький зал в Сорбонне, в котором он состоялся, уже задолго до начала заполнили физики и химики. Среди студентов сидели также Пьер Кюри и его отец. Старшая сестра Марии приехала в Париж из Закопане, где она вместе с мужем руководила санаторием, чтобы стать свидетельницей получения ею последней академической степени.
Питомицы педагогического института тоже были здесь, чтобы поздравить своего доцента, которая теперь сама должна была держать экзамен.
В этом же 1903 году Пьер и Мария Кюри вместе с Анри Беккерелем получили Нобелевскую премию по физике за открытие радиоактивности.
Так как супруги Кюри чувствовали себя не совсем здоровыми и боялись путешествия в Швецию зимой, награду принял за них французский посланник. Лишь через полтора года, в июне 1905 года поехали они в Стокгольм, где Пьер Кюри прочел традиционный нобелевский доклад задним числом.
Заканчивая свое выступление, он сказал, что в преступных руках радий может стать очень опасным. Он задал вопрос, является ли вообще благом для человечества проникновение в тайны природы, достаточно ли оно созрело, чтобы поставить себе на службу открытые законы природы, вопрос, который через сорок лет встанет со всей остротой.
Пьер Кюри указал на открытия Альфреда Нобеля, которые были характерным тому примером. Взрывчатое вещество нового вида, найденное Нобелем, могло бы облегчить человечеству проведение технических работ большого объема; однако оно могло также стать 'ужасным инструментом разрушения в руках высокопоставленных преступников, которые ввергают народы в войны'. Кай и Нобель, Пьер Кюри был убежден в том, что человечество способно поставить новые открытия на службу добру, а не злу.
Присуждение Нобелевской премии принесло супругам Кюри мировую славу. Репортеры описывали и фотографировали сырой лабораторный сарай, квартиру без всяких украшений, 'очаровательную дочурку' Ирэн и спящего перед печкой кота. Один американский репортер добрался даже до отдаленного рыбацкого домика, где Кюри проводили летние каникулы 1904 года, надеясь укрыться от назойливого внимания. Когда журналист попытался расспросить Марию Кюри о личной жизни, она закончила разговор словами: 'В науке мы должны интересоваться вещами, а не личностями'.
Началась шумиха, подобная той, которую за несколько лет до этого пережил исследователь рентгеновских лучей, и той, которая разразилась двадцать лет спустя в еще более грубых формах вокруг
