- Зови меня Перони 1 - буду у тебя заместо пива. Вернее, заместо коровы.
1 Широко рекламируемая марка итальянского пива.
Они остановились в Трастевере на небольшой площади с фонтаном. Элизабетта с собакой вышли
- Пока, Элизабетта, - сказал Освальдо.
Элизабетта скрылась в подъезде красного дома.
- Хоть бы словечко проронила, - заметила Мара.
- Она стесняется.
- Невоспитанная. Даже не взглянула на ребенка. Будто его и нет. Не нравится мне цвет твоего дома.
- Это не мой дом. Здесь живет моя жена с Элизабеттой. А я живу отдельно.
- Я знаю. Просто забыла. Ты вечно говоришь о своей жене, так что у меня и из головы вон, что ты живешь один. Кстати, дай мне свой номер телефона. У меня есть только телефон лавочки. Может, мне что- нибудь понадобится ночью.
- Умоляю, не звони мне по ночам. Я с таким трудом засыпаю.
- Ты никогда не приглашаешь меня к себе. Летом, помнишь, мы встретились на улице, у меня был такой огромный живот, и я тебе сказала, что хочу принять душ. А ты сказал, что в вашем квартале нет воды.
- Так оно и было.
- Я тогда жила в монастырском пансионе, а там позволялось мыться только по воскресеньям.
- А как ты попала к монашкам?
- Они дешево брали. Сперва я жила на виа Кассиа. А потом поссорилась с этими своими друзьями. Они обозлились, что я испортила ихнюю кинокамеру. Сказали, чтоб я убиралась в Нови-Лигуре к своим двоюродным. И денег дали на дорогу. Они, вообще-то, люди ничего. Но что мне делать в Нови-Лигуре? Эти двоюродные про меня уже давно ничего не знают. Если б увидели меня с таким пузом, замертво бы попадали. А потом, у них дома куча народу, а денег нет. Он-то, конечно, лучше, чем она.
- Кто это 'он'?
- Он. Тот, что живет на виа Кассиа. А жена у него жадная до денег. Он подобрей. Работает на телевидении. Обещал, как только я рожу, устроить меня на работу. Может, я ему позвоню.
- А почему 'может'?
- Он меня спросил, хорошо ли я знаю английский, и я сказала, что да, а это неправда, я по-английски ни бум-бум.
Квартира на виа дей Префетти состояла из трех смежных комнат. В последней комнате была балконная дверь с пыльными занавесками. Окна выходили во двор. На балконе стояла сушилка для белья, и на ней болталась фланелевая ночная рубашка бледно-сиреневого цвета.
- Сушилка мне очень пригодится, - сказала Мара.
- А чья это рубашка? - спросил Освальдо.
- Не моя. Я здесь никогда не была. Это квартира одной знакомой девушки, но она ей не пользуется. А рубашка не знаю чья. Но не ее, точно. Она вообще не надевает ночных рубашек, тем более фланелевых. Спит голышом. Я прочла где-то, что финны спят голыми и от этого очень здоровеют.
- Так ты сюда приехала, даже не посмотрев квартиру?
- Ну конечно. Это же бесплатно. Моя дорогая подружка пустила меня сюда задаром.
В комнате стоял круглый стол, покрытый клеенкой в белую и красную клетку, и двуспальная кровать, застеленная покрывалом с бахромой из бледно-сиреневой синельки. В средней комнате были электроплитка, умывальник, метла, календарь на стене, тарелки и кастрюли на полу. А в первой ничего не было.
- Поставь вскипятить воду, - сказала Мара. - Здесь все есть. Подруга говорит, что здесь все есть. Миска. Чашка. Вилка. И ложка.
- Я не вижу вилок, - сказал Освальдо.
- Господи! Не везет мне с вилками. Ладно, взобью МОЛОКО ЛОЖКОЙ.
- Да и ложек не вижу. Одни ножи.
- Господи! Правда, у меня есть пластмассовая ложки. Мне ее кудрявая подарила. Только ее кипятить нельзя - расплавится. Вот чем плоха пластмасса.
Она вынула ребенка из сумки и положила на кровать. У него были длинные черные волосики. Пеленкой ему служило цветастое полотенце. Он потянулся. Из полотенца высунулись ножки в огромных голубых шерстяных носках.
- Тебе и со стульями не везет. - С этими словами Освальдо вышел на балкон, принес оттуда шезлонг с продранным полотном и уселся.
- Я вообще невезучая, - сказала Мара. Она сидела на кровати, расстегнув кофточку, и кормила ребенка.
- Ты же его не взвесила, - сказал Освальдо.
- А как я его взвешу, если нет весов? Придется на глазок.
- Хочешь, я схожу в аптеку и возьму тебе весы напрокат?
- Что, и заплатишь за прокат?
- Да, заплачу.
- А я думала, ты скряга. Сам всегда говорил, что ты скряга и нищий. Что у тебя ничего нет и даже кровать, на которой ты спишь, принадлежит твоей жене.
- Я действительно скряга и нищий. Но за прокат весов заплачу.
- После. После сходишь. А пока сиди тут. Мне надо, чтобы кто-то был рядом, когда я взбиваю порошковое молоко. Я боюсь сделать что-нибудь не так. Вдруг оно сгустками пойдет. В пансионе была кудрявая. Я звала ее, и она сразу приходила. Вот только ночью - нет, не приходила.
- Я не могу все время сидеть здесь, - сказал Освальдо. - Мне надо зайти к жене.
- Вы же разошлись. Что тебе делать у жены?
- Побуду немного с девочкой. Да и с Адой тоже. Я бываю у них почти каждый день.
- Почему же вы разошлись?
- Мы слишком разные, чтобы жить вместе.
- В чем разные?
- Разные. Она богатая. Я бедный. Она очень энергичная. Я лентяй. У нее страсть обставлять квартиру.
- А у тебя нет такой страсти?
- Нет.
- Значит, когда женился, ты надеялся стать богатым и неленивым?
- Да. Или чтоб она стала поленивее и победнее.
- Не вышло?
- Нет. Она старалась лениться, но мучилась. Даже лежа в постели, продолжала строить всякие планы. Мне казалось, что я нахожусь рядом с кипящей кастрюлей.
- А какие планы?
- Да всякие. У нее вечно планы. Сделать ремонт. Обставить квартиру старым теткам. Покрыть лаком мебель. Перестроить гаражи в картинные галереи. Случить одних собак с другими. Покрасить подкладку то у одной, то у другой вещи.
- А как ты старался разбогатеть и поменьше лениться?
- Вначале я прилагал какие-то усилия, чтобы стать побогаче. Правда, очень вялые и неумелые. Но для нее было не так уж важно, чтоб я зарабатывал деньги. Ей хотелось, чтоб я писал книги. Она этого жаждала. Требовала. Совсем меня замучила.
- А ты сказал бы ей, что не умеешь писать, - и баста.
- Я не был окончательно уверен, что не смогу писать. Иногда думаю, что, может, даже и написал бы, если б она этого не ждала. Но все время чувствовал, как меня обволакивает это ее ожидание - упорное, бескорыстное, огромное, подавляющее. Я чувствовал это даже во сне. Это меня просто убивало.
- И тогда ты ушел от нее.
- Все случилось как-то очень спокойно. Однажды я сказал ей, что хочу снова жить один. Она как будто не удивилась. С некоторых пор это ее ожидание стало сходить на нет. Она оставалась такой, как всегда, только по углам рта появились две морщинки.
