домашнего свойства. Г-жа Дон с давних пор огорчалась из-за вульгарности тех людей, которых г-н Тьер вынужден был приглашать к обеду как министр внутренних дел: неотесанных парламентариев, префектов с сомнительными манерами, полицейских и пр.
- Я больше не желаю видеть всех этих плохо воспитанных людей у себя в гостиной, - говорила она. - Тебе надо взять какое-нибудь более утонченное министерство. Я хочу принимать у.себя послов, дипломатов, аристократов, а не этих мужланов, пачкающих мои ковры, проливающих кофе на стол и брызгающих в лицо слюной.
Вот почему, когда Луи-Филипп предложил Адольфу пост председателя Совета, г-жа Дон вмешалась:
- Соглашайся, но при одном условии: пусть тебе дадут еще и министерство иностранных дел!
Так и получилось, что ради удовлетворения амбициозного желания маленькой буржуазки принимать у себя в гостиной господ 'с хорошими манерами' Адольф Тьер занял министерское кресло, которое иностранные монархи считают одним из самых важных в Европе.
Нетрудно представить себе безграничную радость г-жи Дон, узнавшей, что теперь ее дочь, г-н Тьер и она смогут руководить дипломатами такого масштаба, как г-н де Сент-Олер, наш посол в Вене.
Она тут же стала мечтать о той главенствующей роли, которую ей всегда хотелось играть.
Летом 1836 года судьба, кажется, решила предоставить ей такой случай.
Как-то вечером г-н Тьер вернулся в отель Сен-Жорж с ошеломляющей новостью.
- Софи! - закричал он, - король хочет женить герцога Орлеанского.
Г-жу Дон охватила дрожь удовольствия при мысли, что она оказалась посвященной в секреты королей;
придя в себя, она начала задавать вопросы. Президент Совета объяснил ей, что Луи-Филипп, желая сблизиться с европейскими дворами, которые оставались связанными с Бурбонами, а его самого считали немного узурпатором, пожелал как можно скорее ввести своего сына в одну из семей 'легитимных' суверенов.
Г-жа Дон тут же размечталась уподобиться г-же де Помпадур, которая когда-то очень помогла франко- австрийскому сближению.
- Надо, - заявила она, - женить герцога Орлеанского на эрцгерцогине Австрийской. Подумай, какая слава тебя ждет, если тебе удастся устроить этот союз! Легитимисты будут тебе благодарны в память о Марии- Антуанетте, а бонапартисты увидят в этом воздание должного Марии-Луизе...
Через несколько дней Тьер связался с Меттернихом и, как ему показалось, понял, что австрийский министр отнесся благосклонно к франко-австрийскому браку. И тогда Тьер сообщил королю, что герцогу Орлеанскому остается лишь отправиться в Вену и попросить руки эрцгерцогини Терезы, дочери эрцгерцога Карла.
Восхищенный такой перспективой, герцог Орлеанский в сопровождении герцога Немурского отбыл в австрийскую столицу, где, полагая, что дело слажено, представил письменное предложение о браке.
Но в ответ на это несчастный пережил в тот день самый большой афронт в своей жизни, потому что Меттерних, вежливо выслушавший нашего посла, через которого было вручено предложение, ограничился в ответ всего одним словом, сказанным хотя и с улыбкой, но вполне категорично:
- Нет!
На следующий день Франция стала посмешищем всех королевских дворов Европы, и случилось это из-за бывшей торговки сукном, пожелавшей разыграть из себя знатную даму.
На г-жу Дон эта страшная неудача так подействовала, что с ней едва не случился нервный припадок. Еще ужаснее этот провал отразился на г-не Тьере, поскольку ему пришлось 25 августа подать в отставку, пробыв у власти в течение полугода.
На его пост король пригласил Моле, который возглавил новый кабинет, сделав своим главным сподвижником Гизо.
Царствованию г-жи Дон в одночасье пришел конец. Зато началось царствование принцессы Ливен, любовницы Гизо.
Оскорбленный Тьер заперся у себя дома и, чтобы как-то утешиться, стал любовником еще и свояченицы, Фелиси Дон, продолжая, разумеется, оказывать честь и своей супруге, и своей теще <Шарль Помаре рассказывает, что Тьер не говорил 'моя жена'. Он использовал множественное число. Например, когда он собирался домой, он говорил: 'Эти дамы ждут меня...'>.
Эта довольно сложная ситуация подвигла одного шансонье сочинить очень злободневную песенку с большим количеством куплетов, каждый из которых заканчивался вопросом:
Ах, месье Тьер,
Кого же теперь
Назвать вашей половиной?
Но знал ли он сам ответ на этот вопрос? <Вот еще подробности, сообщенные Шарлем Помаре: 'В общем, у него было три жены, у этого испорченного ребенка, являвшегося центром мирка, где у каждого было свое место: Софи, Элиза, Фелиси, Правительство, Кукла, Поклонение. Софи Дон управляет домом. Она ведает и семейными финансами. Можно не сомневаться, что Тьер, ничего от нее не скрывающий, время от времени позволяет себе небольшую 'утечку' правительственной информации, благодаря чему достояние семьи приумножается. Она входит во все крупные и мелкие детали. На площади Сен-Жорж она правит всем, за исключением кабинета Тьера, где никто не имеет права ни к чему прикасаться. Она записывает даты обедов, приемов, даже приема во Французскую Академию. Она распределяет места на заседания Академии. Она посылает молодого Ода отнести в Национальное собрание холодный кофе, который Тьер пьет во время выступлений: он не пьет ничего другого. Она занимается и посмертной славой Тьера еще при его жизни. Он и сам, конечно, об этом думает, но у него нет времени писать 'Мемуары'. И за перо берется г-жа Дон. В течение тридцати семи лет она делает записи буквально каждый день'.>
Г-ЖА ДОН ХОЧЕТ ЗАТЕЯТЬ 'СВОЮ' ВОИНУ
Женщинам больше, чем мужчинам, свойственно чувство собственности...
Бальзак
30 мая 1837 года г-жа Дон, категорически запретив своему зятю и дочерям показываться в Париже, ушла спать, терзаемая ужасной мигренью.
Ее недомогание не было следствием капризов весны, слишком мягкой в этом году, или какого-нибудь нового похождения г-на Тьера; причиной головной боли был брак. Дело в том, что в этот день герцог Орлеанский женился на принцессе Элен Мекленбург-Шверинской.
Пока в столице вовсю названивали колокола, г-жа Дон без устали комкала свою пуховую подушку, содрогаясь от рыданий. Зарывшись в подушку, несчастная Софи плакала от мысли, что звучащие в городе колокола отмечают ее провал.
К вечеру она попросила принести ей чашку питательного бульона, разбавленного красным вином, после чего почувствовала себя бодрее и вызвала горничную.
- Попросите г-на Тьера, г-жу Тьер и м-ль Фелиси зайти ко мне.
Когда все почтенное семейство собралось у ее постели, г-жа Дон заговорила:
- Нам не следует дольше оставаться в Париже. Наши противники будут слишком счастливы, демонстрируя нам свою победу. Мы отправимся в большое путешествие по Италии. Вы, Адольф, будучи любителем искусств, сможете посетить музеи, а вы, дети мои, получите возможность расширить свое образование. Затем она отпустила г-жу Тьер и м-ль Фелиси. Когда обе сестры удалились, г-жа Дон, у которой мысль повидать Неаполь и Везувий вызвала жжение в сокровенном месте, принялась ворковать и называть г-на Тьера по имени.
Не говоря ни слова, маленький марселец быстро разделся и прыгнул в кровать, а через несколько мгновений он уже проявлял ту лихорадочную энергию, которая всегда отличала его в подобных обстоятельствах.
Семейство Тьер-Дон провело в Италии четыре приятнейших месяца, затем месяц в Балансе у г-на Талейрана и три недели в Бельгии, заехав по дороге в Лилль, чтобы обнять там г-на Дона.
Нет, конечно, и этот достойный человек приезжал Время от времени в Париж и имел удовольствие заключить в объятия г-на Тьера...
Наконец в начале 1838 года весь квартет вновь собрался в своем доме на площади Сен-Жорж и вступил в бескомпромиссную борьбу с правительством.
Борьбой этой руководила, разумеется, г-жа Дон, которая снова мечтала властвовать над Францией. Намерения ее были так очевидны, что журналисты подвергали ее нападкам, точно какого-нибудь
