видела в ту ночь из своего окна. Машина стояла на противоположной стороне улицы, возле конечной трамвайной остановки, левыми колесами на бордюре.
След протекторов был довольно четкий - хозяин где-то въехал в битум, - сделанные Скориком снимки хорошо 'читались', и экспертиза ГАИ дала заключение, что резина радиальная, 6,45х13, в обиходе называется 'ноль-третья', ею 'обувают' 'Ладу'. Но попробуй найди машину! И где указания на то, что 'Лада' эта имела отношение к убийце, а не случайно оказалась там и принадлежит, допустим, какому-нибудь пенсионеру-отставнику?!
'В пепельнице четыре сигареты 'Орбита'... - читал он протокол осмотра. Все погашены одним способом - осторожно потерты о стекло. Если предположить, что курил их только Шиманович, приблизительно по две в час, то это подтверждает заключение судмедэксперта, что убит Богдан Григорьевич между десятью и двенадцатью. Щерба понимал, что расчет этот до некоторой степени относителен, время тут может быть подвижно в ту или иную сторону: Шиманович мог начать курить, скажем, и в семь, и в восемь, и в девять часов, то есть значительно раньше того момента, когда вернулась домой соседка и увидела свет, бивший из щели под дверью. Но тогда бы и окурков было значительно больше. 'Если идти от обратного, от двенадцати ночи, высчитывал Щерба, - то вернемся к десяти, ну, к девяти. Четыре сигареты за два-три часа. Едва ли Шиманович или убийца зажигали свет до девяти, когда еще светло на улице... Нет, все-таки произошло это между десятью и двенадцатью... Богдан Григорьевич мертв, - думал Щерба. - Убийца жив. Если это не акт мести, то убийство не конечная цель. Но в чем она? Препятствие в лице Шимановича устранено. Что дальше?..'
Закончив читать дело, он отметил расторопность Скорика, с какой тот провел осмотр места происшествия, все грамотно зафиксировал и немало успел уже сделать. Думая о круге лиц, с которыми мог общаться Шиманович, Щерба пришел к мысли, что в общем-то мало что знает о покойном. Его многолетние знания о Богдане Григорьевиче не выходили за круг личных впечатлений: добрый, бессребреник, ходил по букинистическим магазинам, увлекался, можно сказать профессионально, собиранием и систематизацией старых документов, справочников разного рода. Вот и все, что мог сказать Михаил Михайлович о человеке, которого знал с 1946 года, почти тридцать пять лет. Все папки, бумаги, картотеки Шимановича, как представлялось Щербе, содержали сведения, касавшиеся давно минувших лет. Но кое-что тут, правда, могло кого-нибудь заинтересовать, если учесть, что у Шимановича имелся богатый материал по годам войны, оккупации. Но что и кого? Ведь бумаги Богдана Григорьевича имеют скорее общий справочный, а не компрометирующий характер?..
Было уже темно, когда Щерба вышел из прокуратуры...
38
Во вторник вечером после ужина Сергей Ильич сидел на кухне и снимал уайт-спиритом пятно с пиджака - в трамвае из системы, закрывающей двери, упала капля машинного масла.
- Ты напрасно это делаешь, - останется развод, - сказала жена, лучше отнеси в химчистку.
- Когда же я отнесу, если завтра с утра еду в Ужву! - раздраженно отмахнулся он. Из Ужвы от Ульяны Васильевны Бабич никакого ответа не было. А эту линию нужно уже завершить с любым результатом. Покойный Богдан Григорьевич, обещавший выяснить все про Бабич, три недели, как похоронен. Успел он что-либо или не успел - уже не имело значения.
Сергей Ильич обмакнул ватный тампон в баночку с уайт-спиритом, когда раздался телефонный звонок.
- Возьми трубку, у меня руки грязные, - попросил он жену.
- Похоже, междугородный, - она пошла к телефону. - Слушаю, - сняла трубку. - Да... Можно, сейчас позову, - и уже мужу: - Сережа, тебя. Москва.
Звонили из Инюрколлегии.
- Сергей Ильич? Здравствуйте. Извините, что поздно. Как поживаете?
- Ничего, спасибо, я слушаю вас, - прервал Сергей Ильич вежливые словеса вступления.
- Встречайте завтра гостя. Белградским поездом. Шестой вагон. Мистер Лэнни Рандолл. Сотрудник адвокатской конторы Стрезера. Ему надо прояснить несколько позиций с нами. Он хотел и с вами встретиться. Едет на один день.
- Что ж вы так поздно позвонили, номер же нужно в гостинице. А у нас разгар туристического сезона, - недовольно сказал Сергей Ильич, понимая, что свалилось ему на голову.
- Гостиница им заказана через 'Интурист'.
- Кому это 'им'?
- Рандолл с переводчицей.
- Ну, переводчицу мы бы и здесь нашли, - сказал Сергей Ильич. Ладно, встречу.
- Всего доброго, Сергей Ильич.
- До свидания.
'Все, поездка в Ужву накрылась', - понял Сергей Ильич, кладя трубку.
- Кто это? - спросила жена.
- Завтра приезжает американец. Нужно встретить...
Белградский проходящий поезд останавливался в Подгорске на пятнадцать минут. Как правило, он опаздывал. В этот раз - на полчаса.
Сергей Ильич прохаживался по перрону, заглядывал в киоски, где продавали одно и то же: сладкую воду, почему-то называвшуюся 'Ананасовая', холодные, по виду малосъедобные, коричневого цвета кур, бутерброды с синеватой, словно замерзшей колбасой, и тугие, как каучук, плавленые сырки.
Наконец объявили о прибытии поезда. Шестой, спальный вагон остановился почти в центре. Выходило мало народу, ехали в основном транзитники. Из шестого вагона сперва появились два полковника, которых встречал тоже полковник, а за ними высокая сухощавая дама в сером строгом костюме с красивой голубой дорожной сумкой, перехлестнутой широкими белыми ремнями, за нею - крепкий моложавый муж чина в светлых фланелевых брюках и в легкой, нараспашку плащевой курточке, под которой была серая сорочка, две верхние пуговички расстегнуты.
Сергей Ильич угадал - они, гости, и двинулся навстречу. Представился. Американец широко, так, что около ушей образовались складки, улыбнулся.
- Пойдемте, машина ждет. - Сергей Ильич взял у дамы ее сумку. Американец нес свой темно- коричневый, похожий на коробку, маленький прямоугольный дорожный баульчик.
- Нам далеко? - спросила переводчица, когда уселись в такси, на котором приехал Сергей Ильич.
- У нас тут все близко. До гостиницы двенадцать минут... В холле 'Интуриста' Рандолл сказал:
- Встретимся в три у вас в офисе. Годится?
- Вполне, - согласился Сергей Ильич и подумал, что надо забежать домой и взять на всякий случай пачку хорошего чая, банка кофе у него на работе была...
Около трех звякнул колокольчик. Сергей Ильич двинулся навстречу. Вошли Рандолл и переводчица. Одежда на них была та же, правда на Рандолле Сергей Ильич заметил свежую, светло-бежевую сорочку.
Рандолл окинул взглядом большую комнату, затем кабинет Сергея Ильича, опять улыбнулся до ушей, словно по какой-то команде, и весело сказал:
- Хорошо живете, просторно! А у меня каморка на девятом этаже.
- У вас?! - удивился Сергей Ильич.
- Фирма наша существует с 1932 года. В каморке, где сижу я, тридцать один год просидел мой отец. У нас постоянная клиентура. Уже сыновья и внуки тех, кто приходил к нам почти полвека назад. Не случайные люди, а кланы. Они привыкли. То, что мы на этом девятом этаже кирпичного дома, для них признак бодрого старого консерватизма, своего рода его реклама, свидетельство того, что мы не нувороши... Ну что, приступим к делу?
Сергей Ильич сел за свой стол, Рандолл и переводчица - в кресла напротив. Американец достал бумаги из тоненькой, прозрачной как пленка папки.
- Вы сообщали, что наследники Анны Мацко, умершей в Кливленде, настаивают на продаже ее дома, чтобы получить наличными, - сказал Рандолл. - Мы, конечно, можем это сделать немедленно. По воле умершей наследодательницы дом этот завещан ее сестре. За него сейчас дают сто пятьдесят тысяч.
- Так за чем остановка? - спросил Сергей Ильич, осторожно бросив быстрый взгляд на Рандолла. Удивило лицо того - спокойное, жесткое, сильные мускулистые челюсти, лицо, лишенное даже намека на способность и потребность человека улыбаться.
