намыливая щеку.
- Можно и поиграть, - согласился Карлов.
Он снял с себя комбинезон, натянул унты и встал, расправляя под ремнем гимнастерку. Кто-то уже вытаскивал из-под нар баян.
- А петь будете? - спросил Карлов..
Не дожидаясь ответа, он уселся поудобнее на табурет, растянул меха и, склонив голову набок, ухом почти касаясь баяна, как бы прислушиваясь к протяжным звукам, заиграл.
Раскинулось мо-ре ши-ро-ко, И волны бу-шу-ют вдали...
Первым подхватил знакомую мелодию Анатолий Семенюк. Затем, прибавился еще чей-то тенор, и вот уже разноголосый хор громко пел:
Товарищ, я вахты не в силах стоять, - Сказал кочегар кочегару...
Переборами заливался баян. Песня брала за душу:
Напрасно старушка ждет сына домой, - Ей скажут, она зарыдает...
- А теперь нашу, полковую, - предложил кто-то, когда прозвучал последний аккорд.
В быстром темпе заиграл командир эскадрильи, и грянула песня штурмовиков шестьсот двадцать второго полка, рожденная у берегов Волги:
Мы бомбы сыплем градом, Мы бьем врага в бою, За пепел Сталинграда, За Родину свою. Бегут фашисты в страхе. Скрываясь от штурмовок, Когда орлы в атаке Шестьсот двадцать второго.
И хотя баян смолк, все дружно, в один голос добавляют:
- Гвардейского полка, Отважного полка.
- А что, товарищи, будет наш полк гвардейским, вот увидите, будет, категорическим тоном заявил сержант Семенюк.
- Ну, хватит играть, надо пистолет почистить, - вздохнул Карлов и, пристегнув меха ремешком, вложил баян в футляр. Но прежде чем закрыть крышку, он долго смотрел на ее внутреннюю сторону. Там приклеена довоенная семейная фотография. Младший сын примостился у Карлова на коленях, дочка сидит на руках у матери, а старший сын, тоже Георгий, очень похожий на отца, стоит между родителями.
Карлов вспомнил тот солнечный майский день сорок первого года, когда всей семьей направились они в фотоателье. Сколько было надежд, сколько счастья... В тот год старший сын должен был впервые пойти в школу. Все это быстро пронеслось в памяти Карлова. Он пристально всматривался в милое лицо жены и мысленно спросил: 'Как ты там одна с тремя детьми в эвакуации?' Георгий закрыл крышку и погладил футляр.
Карлов неспроста хранил фотокарточку семьи рядом с баяном. Еще мальчишкой научился он играть на гармошке, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, получил в подарок от отца этот баян. Через год отец умер. С тех пор, куда бы ни бросала [11} Георгия судьба, он не разлучался с любимым инструментом, возил его везде с собой и хранил как самую дорогую память.
Поглаживая футляр, Карлов вспомнил Симферополь, дом, в котором прошло детство. Вдруг с ужасом представил себе развалины этого дома и фашистов, шагающих по родной улице...
Летчики ушли в столовую. Кроме Карлова, в общежитии остались только Семенюк и молодой пилот Павлик Архипов: они уже успели поужинать.
Анатолий Семенюк, закончив бриться, подошел к Архипову, который укладывал в небольшую коробку шахматы.
- Ну что, чемпион, хотите получить мат за десять минут?
Архипов, как бы прикидывая, взглянул на товарища. Острый, по-орлиному изогнутый с горбинкой нос и прищуренные карие глаза Семенюка имели довольно хищный вид.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга,
- Давайте попробуем, - согласился наконец Архипов.
Рассмеявшись, оба начали расставлять фигуры на шахматной доске. А Карлов задвинул баян под нары, подсел к столу и, вытащив из кобуры вороненый пистолет, начал его чистить.
Павлик Архипов объявил черным конем шах, когда вдруг от белого короля, славно срубленная шашкой, отлетела черная головка, а сам он свалился на пол. Одновременно раздался оглушительный выстрел. На стене появилось маленькое отверстие от пули, по краям которого осыпалась щебенка. В комнате запахло порохом.
Опрокинутая скамейка упала на пол. Летчики выскочили из-за стола. Лейтенант Карлов, согнувшись, зажал левую руку между колен, перехватив правой рукой запястье. Рядом с ним на полу расползалась маленькая лужица крови. Мгновение длилось молчание. Архипов и Семенюк испуганно смотрели на командира эскадрильи.
- Что с вами, товарищ лейтенант? - спросил Семенюк.
- Прострелил себе ладонь, к счастью, в мякоть, - выдавил Карлов и, пробуя шевелить пальцами, показал левую руку. Летчики подошли вплотную и увидели: между большим и указательным пальцами, посредине кружочка обожженной кожи зияла небольшая рана, из которой, растекаясь по ладони, струилась кровь.
- Дайте-ка скорее жгут, - попросил Карлов, Архипов оторвал от наволочки длинную завязку и протянул командиру эскадрильи. Семенюк выхватил ее и туго перетянул Карлову кисть руки. Кровотечение медленно прекращалось.
- Я сейчас... за доктором, - Павлик Архипов, на ходу натягивая чью-то меховую куртку, ринулся к двери.
- Ты куда? Стой! - резко остановил его Карлов. - Семенюк, заприте дверь, чтобы кто-нибудь не вошел.
- Я за доктором, - пояснил молодой летчик, думая, что его не поняли.
- Не нужно доктора, - Карлов окинул товарищей вопросительным взглядом, пытаясь прочесть в их глазах, понимают ли они всю серьезность создавшегося положения. Правой рукой он достал из кармана индивидуальный пакет и протянул его Семенюку.
- Товарищ командир! - вспомнил Семенюк. - У меня ж стрептоцид есть. Вот два порошка! Давайте присыпем.
- Сыпь, - процедил сквозь зубы Карлов.
Семенюк достал из гимнастерки порошки и густо посыпал рану с обеих сторон. У Карлова на лбу выступили капельки пота.
'Как это могло случиться? - силился понять он. - Я же вытащил обойму... Ах, да! Ведь один патрон был в стволе. Как же я забыл, что загнал его туда утром перед вылетом? Ч-черт!..'
Семенюк с помощью Архипова перевязал раненую руку командира и, обмотав бинтом запястье и большой палец, туго затянул концы бинта.
'Хорошо, что пуля не задела никого из ребят', - подумал Карлов, когда перевязка была закончена. И вдруг сильнее боли резанула мысль: завтра боевой вылет!
Спина покрылась холодным потом. Карлов зажмурился. Он представил себе суровое лицо командира полка. Строгий, проницательный взгляд майора. Потом образ Емельянова растаял и вместе с лиловыми кругами во мгле поплыли вопросительные, недоумевающие лица Бахтина, Мордовцева, Долаберидзе... Это длилось всего пару секунд. Георгий открыл глаза: Перед ним стояли его летчики. Испуг прошел. Они испытующе смотрели на своего командира. 'Неужели не поверят, что я нечаянно поранил руку?' - мелькнул вюнгрос. И тут же мгновенно ответ: 'А я сам поверил бы любому из них, если б перед опасным боевым полетом кто- нибудь прострелил себе руку? Храбрость человека познается не по речам его, а по действиям'.
Но не только тревожный стыд, что товарищи могут счесть его трусом, угнетал командира эскадрильи. 'Не в этом главное. А в чем же, в чем?' Незримая тяжесть давила на сердце. 'Ах, да! Этот удар по вражескому аэродрому. Ведь всего семи летчикам из полка доверили взлететь в темноте. А теперь они полетят шестеркой без меня. Чем больше мы уничтожим завтра 'юнкерсов', тем быстрее задохнется армия Паулюса. Кто это сказал? Кажется, Бахтин... - Георгий задумался. - Нет, я полечу. Я должен лететь. Рана пустяковая. Но командир полка не пустит на задание, если узнает, что я ранен... - уже хладнокровно начал взвешивать Карлов, - Надо скрыть. Во что бы то ни стало скрыть... Кроме Семенюка и, Архипова, никто не должен знать о случившемся...'
Эти мысли, сменяя одна другую, быстро проносились в голове. Приняв твердое решение лететь завтра вместе с товарищами, он спросил, всматриваясь в лица летчиков:
- Ребята, верите мне, что случайно поранил руку?
- Конечно, верим! - ответили Семенюк и Архипов.
- А могут найтись такие, которые не поверят. Но сейчас не о них разговор. Я должен, понимаете, должен лететь на задание. А для этого надо, чтобы никто, кроме вас, не узнал о простреленной руке. Поэтому и врача незачем вызывать, - пояснил Карлов. - Понятно?
Летчики молчали.
Карлов глухо попросил:
- Если любите меня, если уважаете своего командира, то молчите.
- Да как же вы завтра полетите? - недоумевал Архипов.
- За ручку управления самолетом всегда держись правой рукой. А с двумя тысячами лошадиных сил левая справится и с небольшой дырочкой, - пытаясь шутить, ответил Карлов. - А теперь смойте кто-нибудь кровь с пола и отоприте дверь. Спокойной ночи! - Он осторожно разделся и, забравшись на нары, укрылся с головой.
У двери стояло ведро с питьевой водой. Архипов, полевая водой пол, смыл кровяное пятно. Семенюк открыл форточку. Постепенно выветривался запах пороха, комната принимала прежний вид. Разговор не клеился. Карлов ворочался под одеялом.
Неожиданно раскрылась дверь, и в комнату вошел майор Голубев заместитель командира по политчасти. Его невысокую фигуру обтягивал кожаный коричневый реглан, туго перетянутый поясом, из- под нахлобученной на лоб ушанки смотрели внимательные глаза.
- Добрый вечер! Чем занимаемся? - спросил он и, подойдя к столу, сел на скамейку.
- Да вот Архипов два мата кряду получил. Совсем не умеет играть в шахматы, - сказал Семенюк, выжимая из себя улыбку.
- А Карлов где?.. Спит, - сам ответил на свой вопрос Голубев и посмотрел на то место, где всегда спал комэск. - Правильно делает. Через несколько часов у него сложнейший боевой вылет.
В сенях послышался топот, вновь отворилась дверь, и в общежитие гурьбой ввалились вернувшиеся из столовой, летчики. Судя по тому, как резко, на полуслове, оборвались их шутки и реплики, присутствие майора Голубева явилось для них неожиданностью. Они молча присаживались на краешек нар, на табуреты и, стягивая с себя унты и
